Затем Яков Юровский посетил архитектурный архив, где раздобыл поэтажный план Ссудной палаты, чтобы лучше ориентироваться в этом лабиринте. Сообразителен, толков был Яков Михайлович. Многие недооценивали его способности, глядя на низкий лоб и глубоко упрятанные, со скрытыми искрами ума, глаза.
Как бывший ответственный номенклатурный работник, Юровский получил небольшую, но удобную комнату в Первом Доме Советов, бывшем «Национале», как раз напротив Кремля. «Националь» обслуживал партработников, имел свою комендатуру и постовых, и вообще среди всех пяти Домов Советов считался самым важным.
В своей комнате Юровский всю ночь разрабатывал план неожиданной ревизии Гохрана. Он уже знал, предварительно расспросив секретных сотрудников ЧК (поодиночке, разумеется, так как ни один из них не должен был знать другого) и подробно изучив план здания, что в бывшей Ссудной палате имеются потайные сейфы, и нисколько не сомневался, что Левицкий при общем недостатке места не станет оставлять их пустыми. Показания секретных сотрудников, сведенные воедино, подтверждали это. В результате он уже не сомневался, что в Гохране есть скрытые ценности!
Яков Михайлович, дрожа от нервного возбуждения, потирал руки, глядел на темный город с деревянными домишками и представлял себе, как однажды ночью, по тревоге, приведет в Гохран, разумеется, получив позволение наркомфина и ЧК, целый взвод бывалых, поднаторевших в обысках ребят и заставит поднятого с постели Левицкого открыть все секретные замочки.
А потом он напишет письма Ленину, Калинину, всем самым важным людям Республики. Напишет о том, как в самые трудные дни, когда народ бедствует, а мировая революция, преодолевая сопротивление империалистов, испытывает большие трудности и несет потери, кучка вредоносных личностей, поддерживаемая несознательным, пропитанным буржуазными предрассудками профессором Старцевым, сдерживает поток поступлений драгоценных камней и золота в фонд коммунизма. По Старцеву, подумал он, надо бить осторожно, у него могут быть большие связи, к тому же он старый партиец.
От волнения и от бессонницы у Юровского начался приступ. Его стало трясти, время остановилось. В предрассветной мгле ему являлись отвратительные собачьи пасти с высунутыми языками, потолок ушел вверх, обнажив черное небесное пространство, а пол, напротив, уплыл из-под ног, открывая бездонную тьму.
Яков Михайлович бросился к постели, она казалась ему единственным прочным убежищем. Накрылся с головой, чтобы не видеть блестящих от ядовитой слюны алых языков и укрепиться между двумя безднами на тяжелой железной кровати.