На другом берегу реки росло много пальм, на которые часто поглядывал Гуапо, — эти пальмы принадлежали к породе, которая в жарких странах наиболее пригодна для постройки дома. А между тем, столь многочисленные на том берегу, пальмы эти совершенно не встречались вблизи места, где наши путники решили построить дом.
Река, узкая в горах, в долине вдруг сильно расширялась, принимая размеры настоящего большого озера. Она была глубока, а берега ее скалисты и неприступны. Гуапо плавал, как рыба, и мог бы легко переплыть на другой берег. Но ведь он один не сможет срубить эти пальмы и перетащить их на свой берег. А между тем дон Пабло и Леон, росшие в больших городах, были плохими пловцами. После долгого обсуждения решили, что надо отправиться к тому месту, где река, выйдя из долины, суживалась настолько, что можно было переправиться через нее с помощью большой доски, которой, к сожалению, у них тоже не было. На противоположном берегу рос, правда, прекрасный хлопчатник; но надо было срубить его. Гуапо привязал нож к плечу, бросился в воду, а через несколько минут был уже возле этого дерева и принялся рубить его.
Прошло с полчаса, и хлопчатник с треском покачнулся, слегка склоняясь в сторону реки. Дон Пабло перебросил индейцу свое лассо; тот привязал один конец к ветвям подрубленного дерева, а другой при помощи камня бросил дону Пабло. После этого снова раздались удары, через некоторое время дерево с треском упало и, направляемое в своем падении веревкой дона Пабло, уперлось вершиной в противоположный берег, образовав висячий мост между двумя скалами.
Хотя беглецы остались очень довольны успехом, переход на другой берег по этому мосту все же был крайне опасен. Ствол хлопчатника вовсе не был гладок, как доска, а течение реки, которая на страшной глубине с шумом разбивала свои волны о скалы, легко могло вызвать головокружение. Но отец с сыном перешли мост благополучно. Исидора же и Леона остались на месте, чтобы заняться приготовлением муки из корней юки.
Переправившись на другой берег и осмотревшись, дон Пабло был поражен разнообразием пальмовых деревьев в лесу, куда он вошел. Выбор этих различных пород можно было объяснить только тем, что это была плантация, разведенная некогда тем же добрым миссионером, который посадил и сад.
— Очевидно, — воскликнул дон Пабло, — этот святой человек — доминиканец, францисканец или иезуит — был знаток садоводства и занимался им со страстью! Успел он обратить соседних индейцев в христианство или нет — неизвестно. Но этот честный человек, очевидно, столько же заботился об их благосостоянии в этом мире, сколько и о спасении в мире ином, потому что не существует ни одного полезного дерева или вообще растения, которое бы он не посадил в этом уголке земли. Какие чудные пальмы, и, главное, какое разнообразие!