– Но как...
– Простая логика: госпожа Ипатьева не имела заграничного паспорта и билета. Значит, дальше Николаевского вокзала уезжать не собиралась. Софья Петровна думала, что провела всех, а на самом деле загнала себя в ловушку. Сашеньке Ипатьевой осталось только обнять подругу, вонзить в сердце золотую булавку, забрать саквояж, прикрыть купе и, дернув стоп-кран, сойти на том же перроне. Если бы жандармы заранее не были готовы, тело Карсавиной обнаружили на станции Дно или уже на русско-германской границе. Следствие быстро выяснило бы, что мертвая госпожа Ипатьева – круглая сирота, нет ни родителей, ни родственников, ни средств. И хоронить надо за казенный счет. А новая госпожа Карсавина с чистым заграничным паспортом начинала бы новую жизнь где угодно. И бояться нечего: все близкие подруги настоящей Карсавиной мертвы... Очень просто... Куничка разоряет чужие гнезда... Я ведь трижды предупредил... Ну, почему же она...
– Что вы сказали? – переспросил криминалист, застыв с рюмкой на весу.
Родион натужно улыбнулся:
– Так, пустяки, к логике не относится... За что выпьем, господа? Может, за дело, которое мы раскрыли?
– Не мы, а вы, – уточнил Лебедев. – Вот еще манера: пить за работу. Давайте что-нибудь повеселее... За женщин, например.
– Замечательно. Только не сегодня, не против?
– Другого тоста в запасе нет.
– Тогда за победу над зверем в каждом из нас, – предложил Ванзаров.
Старший городовой не понял, но спросить постеснялся.
– С вами начнешь бояться женщин: копнешь поглубже, а там столько намешано разного... – сказал Аполлон Григорьевич, закусывая огурчиком, а Михаил Самсоныч задумчиво крякнул и принялся за грибочки.
Молчать Родион Георгиевич не стал и ответил:
– Разного – это верно... Смотря, с какого угла взглянуть.
Старший городовой глубоко задумался о своем.
А Лебедев разлил опять и заметил:
– Ну, как, довольны таинственным и сложным делом?
– Нам, простым чиновникам полиции, что бы попроще, – сказал Родион. – Кража белья или пьяная драка. А с тайнами только морока.
– Вот как? Ну-ну... Вам, коллега, усы очень пойдут. Дамы будут без ума.
И они выпили снова.
Старался Ванзаров, очень старался, но так и не смог опьянеть.
Какая-нибудь впечатлительная натура обязательно спросит: а что творилось на сердце коллежского секретаря? Быть может, тягостная ноша выворачивала нутро? Или логика боролась с чувствами, убеждая, что все сделано правильно, и ему не в чем себя винить: ни снять с поезда, ни арестовать Софью было нельзя, а словам она не верила? А может, проклятая душенка, или что там вместо нее, надрывалась жалобным плачем, как всеми покинутый звереныш?