12 мая 1942 года
Окрестности города Кёнигсберг, Восточная Пруссия.
– Голенко! – обернувшийся танкист увидел направлявшегося к нему майора Колобанова. Уже подходя к замершему танкисту, комбат бросил:
– Никита, отбой своим парням дашь. Сегодня в атаку не пойдем.
– Так точно, товарищ майор. А почему не пойдем-то?
– Да черт его знает. Вроде как Гитлер город неприступной твердыней объявил. Вот, наверное, командование и хочет его так взять, чтоб весь мир увидел, что с «неприступными твердынями» бывает.
– Нет таких крепостей, которых не могут взять большевики! – присоединился к разговору политрук Шульга. Никита терпеть не мог этого сорокалетнего мужика. Сам не знал почему.
– Вот-вот, Петр Матвеевич. Врежем немчуре так, чтоб они не то, что костей, пепла не собрали. Как под Минском! – майор Колобанов и Шульга хохотнули, вспоминая бой их тогда еще роты, в котором они сожгли полсотни фашистских танков. Зиновий Колобанов именно после этого Героя получил. Шутка ли – двадцать два танка за один бой!
– Я с Говорковым говорил. Им еще боеприпасов довезли. Так что еще пару деньков расхреначивать Кёнигсберг артиллерией будут.
Чего Шульга не знал, так это того, что несколько последних ночей в район Кёнигсберга доставляли многочисленные РСЗО, в том числе и оснащенные новехонькими трехсотмиллиметровыми снарядами. «Андрюши» вместе с «Катюшами» должны были в очередной раз продемонстрировать всему миру бессмысленность сопротивления Красной Армии.
Советское командование не намеревалось класть десятки, а то и сотни тысяч солдат в лобовых атаках на превращенный в крепость, опоясанный рубежами долговременной обороны и забитый ненамеренными сдаваться частями Вермахта, город.
13 мая 1942 года.
Кёнигсберг, Восточная Пруссия.
«Ну, вот и еще один день начался. Как же достало это утомительное ожидание ночных обстрелов», – Йохан Таль передернул плечами. Ночная прохлада заползала под шинель, не давая уснуть.
«Город окружен. Нам крышка. Но этот дебильный фон Ляш слушает Гитлера распахнув рот. Идиот. Не зря папа говорил, что с русскими лучше не связываться. И Бисмарк то же самое говорил. Вот уж кто точно был великим человеком, не то, что этот бесноватый урод. Дерьмо! Ну почему мы все так верили этому шизоиду!», – мысли немецкого солдата явно не отличались восторженностью.
«Может попробовать сбежать? Наверняка ведь все, что говорят – пропаганда и ничего больше. Черт, а вдруг правда? Ну хоть на сколько-то? И меня ведь в Сибирь отправят…а там жутко холодно и страшные медведи. У них даже в европейской части такие морозы, что вообще кошмар. А что же тогда в Сибири? Может даже и хорошо, что нас выпнули из Белоруссии. А то мы до Москвы точно не дошли бы – поперемерзли бы все по дороге. Всей долбанной армией», – мысль Таля была прервана грохотом разрывов.