— Ну, иди сюда! Ку-ку, вот она, водочка, тут.
Как только Витька бросается в сторону голоса, Эдик отпрыгивает, и Мамонтов ловит воздух.
— Ну, все! Кого поймаю — выебу. Так что, Эдик, готовь зад!
Я пихаю Веру на Мамонтова. Он почти ловит ее, и ей приходится буквально уползать от него. Под рояль. Она шутливо ругает меня из-под него: «Наталья-каналья!» Мамонтов говорит, что так нечестно, и если мы все залезем под какие-нибудь предметы, кого же он ловить будет — осликов пластиковых, которого я как раз подсунула ему?
Александр берет меня за руку и уводит в маленькую комнату. Щелк — дверь закрыл. Темно. Слышен Ольгин визг — Мамонтов таки поймал ее. Эдик стучится в дверь, мы не отвечаем, он желает нам брачной ночи, уходит.
* * *
На Украине официально можно выходить замуж в пятнадцать. И даже справки не надо о том, что ты беременна. Бедная Зося! Зачем мать заставила ее сделать аборт? Нянчила бы она своего младенца, варила бы борщи, ругала бы Пашку, приходящего пьяным после получки с завода… А теперь школу Зося будет прогуливать, Павла будут вызывать к мастеру, ебаться им будет негде…
Слышно, как Мамонтов опять играет на гитаре. Что-то грустное. Александр принес шампанское, свечу. Я подумала — неужели есть еще кто-то, кто прикасается друг к другу впервые в брачную ночь? Старомодность, глупость? Это то, о чем мне бабушка и мама твердят — «сохрани себя для единственного». Стыдно себе признаться, но в этом что-то есть.
Наши тени со стен заламываются на потолок. Огромные. Сигаретный дым безумным клубом. В темноте дым виднее. И лица острее. Какие же острые косточки скул у Александра!
— Не будь грустной, Наташа. Давай выпьем за нас!
Да-да, за нас… Ах, мы не ебемся. Мы будто в другой мир уносимся. И из оставленного нами доносится: «а я люблю, я люблю, я люблю, я люблю — не проходит любовь у меня…» И да, это в первый раз. Значит, и Александру хотелось что-то в первый раз со мной, не как всегда…
Как же бесшумно мы разделись! Будто боялись своими движениями пошевелить пламя свечи — оно такое ровное, почти не колышется. И мы — ровные, вытянутые на постели, влившись телами друг в друга. И так же, не нарушая внутреннего пульса в нас обоих, он опускается, скользит по мне. Ниже, ниже. Медленно. Будто по застывшему озеру, на одном коньке, на лезвии его, оттолкнувшись один раз, продолжая скольжение до бесконечности. До того, что страшно становится — неужели же тело мое так длинно?! Я чувствую его губы на курчавых волосиках, которые сейчас не курчавы из-за того, что были прижаты трусиками. Он трогает впадинки по краям треугольника волос. Мне стыдно, но я хочу, хочу, чтобы он целовал меня внутри. И он, раскрывая, целует. В первый раз.