— Боже мой! — воскликнул викарий. — Я не то имел в виду… Это так щедро и благородно с вашей стороны. Но очень жаль, что ваш первый день в нашем приходе. Мне… мне, действительно, очень жаль… очень приятно… такая большая сумма. Может быть, вы хотите ознакомиться с программой концерта? Боже мой! — он счастливо, почти по-детски, улыбался. — Вы не поверите, я сто лет не держал в руках такие большие деньги.
На долю секунды тихий шелест купюры Национального банка Англии волшебным образом преобразил лица присутствующих. Перед Харриет предстала немая сцена: мисс Твиттертон с расширившимися зрачками и открытым ртом, на мгновение застывший Пуффетт со щеткой в руках, замерший на полпути Кратчли со стремянкой на плечах, обернувшийся посмотреть на чудо, счастливо улыбавшийся мистер Гудекер, и, наконец, сам Питер, немного смущенны» и очень довольный собой, как добрый дядюшка, который принес плюшевого медвежонка бедной племяннице. Вся эта сценка могла бы послужить прекрасной иллюстрацией бестселлера сезона: «Банкнота и церковный приход».
Потом Питер беззаботно сказал:
— Ну что вы, что вы, какие пустяки.
Он поднял программку, которую уронил потрясенный викарий, и заколдованная на мгновение жизнь возродилась и потекла своим чередом. Мисс Твиттертон тихонько откашлялась, Кратчли вышел из комнаты, Пуффетт поднес щетку к цветку, а викарий, старательно расправив десятифунтовую банкноту, осторожно положил ее в бумажник и записал сумму в маленький черный блокнот.
— Это, наверное, будет замечательный концерт, — сказала Харриет, заглядывая в программу через плечо мужа. — Когда он состоится? Мы пойдем?
— Двадцать седьмого октября, — ответил Питер. — Конечно, мы пойдем. С удовольствием.
— Конечно, — согласилась Харриет и улыбнулась викарию.
Какие бы волшебные картинки не показывала ей невероятная семейная жизнь с Питером, все-таки деревенский концерт должен был оказаться самым потрясающим событием. Но, конечно, нужно сходить. Она подумала, что теперь понимает, почему, несмотря на весь его космополитизм, аристократическую сдержанность и даже некоторую замкнутость, чувствует себя рядом с ним такой защищенной. Они были родом из одной и той же страны. Из всех ее друзей только он говорил на знакомом языке ее детства. В Лондоне порой не знаешь, чего ждать даже от близкого тебе человека. В деревне же — неважно, что это за деревня — человек всегда остается самим собой: священник, садовник, трубочист, сын графа и дочь врача, перемещаясь во времени и пространстве по строгим неписанным законам, как по клеткам шахматной доски. И эта мысль почему-то смешно взволновала Харриет. Она сжала руку Питера, подумав: «Я вышла замуж за саму Англию».