— Отлично, — сказала девушка и покрыла поцелуями мое лицо.
Мужчина продолжал сидеть безмолвно, неподвижный и бесстрастный. Я понял, что он действительно богат и имеет три тысячи восемьсот пятьдесят девять «роллс-ройсов». Затем девушка оделась и ушла вместе с мужчиной. Они спустились по лестнице, и уже на выходе он впервые заговорил.
— Может, пообедаем «У Эрни»?
— Не знаю, — сказала девушка. — Мне кажется, для обеда рановато.
Затем я услышал, как закрылась дверь. Я оделся и спустился вниз. Плоть моя была мягка и расслаблена, будто я подвергся эксперименту с гипнотизацией и использованием музыки для релаксации.
Хозяин книжной лавки сидел за прилавком рядом с кассой.
— Я тебе расскажу, что произошло наверху, — сказал он красивым добрым голосом, предельно далеким от всяких чудес, от всяких трехногих коров, от всяких одуванчиковых склонов.
— Что? — переспросил я.
— Ты воевал в Испании. Ты был юным коммунистом из Кливленда, штат Огайо. Она была художницей. Молодая еврейка из Нью-Йорка, которая смотрела на Гражданскую войну в Испании, как на масленичный карнавал в Новом Орлеане, разыгрываемый греческими статуями.
Она писала портрет мертвого анархиста, и тут ваши пути пересеклись. Она попросила тебя встать рядом c анархистом и сделать вид, что ты его убил. Ты влепил ей пощечину и загнул кое-что такое, что даже я постесняюсь повторить.
Вы бешено влюбились.
Однажды, когда ты был на фронте, она прочитала от корки до корки «Анатомию Меланхолии» и сделала триста сорок девять эскизов лимона.
Ваша любовь была по большей части платонической. Вы не пытались вести себя как молодожены-миллионеры во время медового месяца.
Когда Барселона пала, вы улетели в Англию, а затем поплыли в Америку морем. Но любовь ваша осталась в Испании. Это был военный роман. Вы любили только потому, что вы вообще любили всех вокруг, пока воевали в Испании. Во время путешествия через Атлантику вы начали отстраняться друг от друга и стали похожи на людей, которые потеряли кого-то близкого.
Каждая волна Атлантики была мертвой чайкой, влекущей артиллерию плавучего мусора от одного горизонта к другому.
Когда корабль достиг американского побережья, вы расстались, не сказав друг другу ни слова, и больше не виделись. Последний слух, который дошел до меня, сводился к тому, что ты все еще живешь в Филадельфии.
— Вы считаете, что именно это произошло там, наверху? — спросил я.
— Отчасти, — ответил он. — Отчасти именно это.
Он взял трубку, набил ее табаком и закурил.
— Может, хочешь послушать, что еще произошло с тобой? — сказал он.