Стадо замыкал крытый фургон, запряженный парой лошадей. Была и третья лошадь, с колокольчиком, привязанная сзади. Белое полотно билось на ветру, а возница отсутствовал. Сиденья были пусты.
Наконец Адольф Гитлер, но добрый, но пастух, очистил наш путь от последней овцы. Он улыбнулся, мы помахали рукой и сказали спасибо.
Мы искали хорошее место для лагеря. Мы ехали по дороге вдоль Литтл Смоуки пять миль и не увидели ничего подходящего, так что решили повернуть назад и вернуться на Кэрри Крик, на место, которое нам попалось на глаза ранее.
— Надеюсь, эти чертовы овцы не перейдут нам вновь дорогу, — сказал я.
Мы доехали до места встречи с отарой, и там ее, разумеется, уже не было, но поскольку мы продолжали следовать тем же курсом, на следующей миле мы ее нагнали.
Я кинул взгляд на луг рядом с Литтл Смоуки в надежде, что овцы пасутся там, но их там не было — они шли по дороге.
Результат был заранее известен, как в игре против мускула сфинктера. Мы покачали головами и двинулись по дороге.
Мы выехали на поворот, и овцы рассыпались по дороге искрами римской свечи, и снова среди тысяч овец возник пастух, недоумевая, какого хрена. Наши мысли были сходными.
На заднем сиденье у нас лежало несколько банок пива. Оно уже не было холодным, но еще не стало окончательно теплым. Скажу честно, я был смущен. Я взял банку пива и вышел из автомобиля.
Я подошел к пастуху, но Адольфу Гитлеру, но доброму.
— Извините, — сказал я.
— Это все овцы, — сказал он. (О, далекий аромат Мюнхена и Берлина!) — Иногда с ними сладу нет, но в общем-то работа ничего.
— Не хотите ли пивка? — спросил я. — Мне жаль, что мы снова вам помешали.
— Спасибо, — сказал он, пожимая плечами.
Он положил пиво на пустое сиденье фургона. Вот так вот все оно и было. Наконец-то мы освободились от овец. Сбросили их, словно сеть, которая сдерживала движение автомобиля.
Мы доехали до Кэрри Крик, поставили палатку, достали наше барахло из машины и забросили внутрь.
Затем проехали еще выше по течению, к бобровым запрудам, а форель таращилась нам вслед, подобно опавшим листьям.
Мы погрузили в багажник дрова для костра, и я выловил кучу этих листьев на обед. Осень была добра к нам.
Когда мы вернулись в лагерь, я увидел на лугу фургон пастуха, услышал звон колокольчика и отдаленное блеяние овец.
Овцы образовывали совершенную окружность с Адольфом Гитлером, но добрым, но пастухом, в качестве центра. Он остался там на ночь. И в сумерках дым нашего костра сливался с колокольчиком, стекая по долине.
Овцы убаюкивали сами себя до бесчувственного сна и падали на землю одна за другой, как знамена побежденной армии. И тут, всего лишь секундой спустя, я получил откровение. Оно гласило: «Сталинград».