Рука Сары невольно коснулась стекла.
— Да. Я обнаружила кулон в неожиданном месте, и мне хочется, чтобы он все время оставался со мной.
Лицо Говинды оставалось непроницаемым.
— К таким вещам не стоит относиться легкомысленно. Теперь это украшение обладает собственной памятью, как и все металлы, ведь оно познало любовь и горе.
— Но это не более чем ювелирное изделие… Скажите мне, было ли оно на шее Лили, когда она умирала?
— Я не знаю.
— Верно, она обычно носила его под одеждой, рядом с сердцем, — тихо сказала Сара, словно обращалась к самой себе.
Оба довольно долго молчали, глядя, как бегут по темнеющему небу тучи. Следующие слова Говинды застали Сару врасплох:
— Кажется, мне все-таки придется отправиться в Лондон. Я должен завершить кое-какие дела для махараджи.
Когда их глаза встретились, Сара спросила себя, что заставило Говинду согласиться, ведь Лондон не мог его привлекать. Оставалось надеяться, что это не вызвано решением махараджи отпустить Сарасвати в Лондон. Говинда поклонился и собрался уйти, но Сара поторопилась найти тему для разговора, чтобы немного его задержать. Если бы только она могла собраться с мужеством и спросить о бриллиантах, ведь последнее письмо Лили вызвало у нее новые вопросы.
— Я посетила храм Кали, о котором писала Лили, и мне бы очень хотелось побывать там еще раз перед отъездом из Бенареса.
— Это совсем неподходящее место для таких, как вы, — произнес Говинда довольно резко, и за его внешним хладнокровием Сара уловила суровую решительность.
В душе у Сары вспыхнуло возмущение.
— Что вы имели в виду, говоря «таких, как вы»?
— Я хотел сказать, что в этом храме многие почитают темные стороны Кали, и это может быть… опасным.
Сара рассмеялась:
— Я не боюсь Кали, мистер Говинда.
— А следовало бы, мисс Сара.
Он поклонился и быстро ушел.
Сара задержалась, чтобы понаблюдать за двумя обезьянками, ссорившимися из-за кокосового ореха, но когда одна из них стукнула другую по голове скорлупой, решив таким образом спор, Сара зашагала обратно в свои покои. Когда она проходила мимо того места, где встретила Сарасвати с телом убитой обезьянки, ей показалось, что она увидела темный след крови в траве, и ее сердце затрепетало — на Сару нахлынул страх, существование которого она только что отрицала. «Нет, я не буду бояться и не стану избегать встреч с Сарасвати», — сказала она себе. Несмотря на мрачные мысли, иногда посещавшие ее, Сара испытывала симпатию к одинокой рани и решилась на визит.
Она нашла Сарасвати на качелях. Лицо раскачивающейся рани было грустным, и она напомнила Саре канарейку в клетке.