Похоже, все эти мысли отразились у меня на лице, потому что мое чудо, идя за моей рукой в очередной фигуре, тихонько наклонила ко мне голову и шепнула:
— Ты что-то придумал, мой любимый? Что-то очень хорошее, я вижу…
— Да, — я тихонько рассмеялся, — я понял, каким должен стать этот Новогодний бал. — Запнулся, еще немного подержал на языке следующую фразу, понимая, что, если я ее все-таки произнесу, все, пути назад не будет… но даже не произнес, а скорее выдохнул: — И где он должен проходить!
Мое чудо на мгновение широко распахнула глаза, а затем ее лицо осветилось несмелой улыбкой.
— Ты… решился?
Ну а что вы думали-то? Она сразу поняла, потому как частенько вместе со мной сиживала вечерами, разглядывая чертежи и рисунки Бернини. Поэтому я легонько кивнул и прошептал ей на ушко:
— Да…
Я стоял у окна и смотрел на зарево, поднимавшееся над Москвой. Москва горела, горела страшно, так, как, вероятно, она горела в далеком тысяча пятьсот семьдесят первом, во время набега Девлет-Гирея (когда я учился в царевой школе, после сего прошло тридцать лет, и те бедствия были еще достаточно свежи в памяти у всех поголовно). И я знал, что именно мое решение начать огромную, доселе невиданную стройку послужило причиной этого огромного пожара. Ну не непосредственно, конечно… Просто вследствие этого в Москву набежало столько народу, что подобная скученность не могла не привести к тому, что кто-то где-то… Москва горела. На наше счастье, пожар разгорался неторопливо. В Москве почти совсем уже не осталось соломенных крыш, коим было достаточно одной искры, дабы заняться быстро и страшно, да и крыш из дранки, кои после стоявшей недели жаркой суши, также занимались не шибко хуже, уже оставалось мало. Поэтому Москва разгоралась несколько часов. Временами казалось, что — все, управились и огонь остановлен, но перенесенные ветром искры разгорались где-то в стороне, и пожар вновь набирал силу, почти всегда снова возвращаясь к уже вроде как затушенному, но с другой стороны. Однако неторопливое распространение давало надежду на то, что погибших будет не так уж много.
Дверь моего кабинета тихо распахнулась, и по полу прошелестели легкие шаги. Я не обернулся. Я знал, кто пришел…
— Не вини себя, — тихо произнесла моя Машка, прижимаясь ко мне и касаясь губами моего плеча. — То не твоя вина… Все равно это рано или поздно должно было случиться. Деревянный город…
Бог мой, как она меня читает… Ведь ни слова, ни звука, ни жеста — а все поняла.
Я вздохнул и, подняв руку, обнял ее за хрупкие на вид плечи, которые, как я знал, на самом деле были прочнее любого гранита…