Цецилиенхоф был в конце парка. Громадина биржевого тюдора с кирпичными трубами и освинцованными окнами — неожиданный кусочек Суррея на берегу Юнгфернзее. На въезде в парк часовые, еще более угрожающе учтивые, но такие же невнимательные, как и часовой на мосту. Затем длинная гравийная дорога к переднему двору, где американская военная полиция и британские солдаты перемешались с русскими хозяевами. Они припарковались подле шеренги официальных черных автомобилей. Через ворота во внутреннем дворе увидели сотни красных гераней, высаженных в форме огромной советской звезды — хвастливая демонстрация прав собственника, — но прежде чем Лиз смогла ее сфотографировать, офицер связи направил их вокруг здания на газон, раскинувшийся перед озером. Здесь, на террасе возле садика с фигурно подстриженными деревьями, были выставлены для фотосъемки три плетеных кресла. Небольшая армия фотографов и кинодокументалистов была уже на месте. Покуривая и расставляя штативы, они нервно посматривали на патрули.
— Раз ты здесь, давай помогай, — сказала Лиз, передавая Джейку две фотокамеры, а сама взяла третью. Охранник подошел и проверил ящики.
— Ну, и где они?
— Вероятно, прихорашиваются напоследок, — сказала Лиз.
Он представил, как Сталин перед зеркалом приглаживает волосы на висках, чтобы таким остаться в истории.
Оставалось только ждать. Джейк рассматривал здание: громадные эркеры, выходящие на озеро, — очевидно, конференц-зал, множество труб с кирпичным узором — не сосчитать. Но в них никакого сюжета, одна архитектура. Газон подстригли, живые изгороди подравняли — все аккуратненько, похоже на декорации, выставленные вдоль павильонов звукозаписи в Бабельсберге. В нескольких милях отсюда женская бригада сбрасывала трупы в тележку. А здесь с озера дул легкий ветерок, волны крошечными отражателями пускали солнечные блики. Чудесный вид. Интересно, подумал он, ходил ли кронпринц Вильгельм через газон с полотенцем в руке к озеру, чтобы окунуться поутру. Но прошлое казалось таким же невероятным, как и расческа Сталина. Теперь никаких парусных лодок — только русские часовые выстроились у кромки воды, положив руки на оружие.
Первым на террасе появился Черчилль. В форме цвета хаки, с сигарой в руке, разговаривает с группой помощников. Затем Трумэн. Самодовольный, в сером двубортном костюме, перешучивается с Бирнсом и адмиралом Лейхи.[35] И наконец, Сталин в ослепительно белом мундире, в окружении охраны — натуральный гном. Несколько неформальных снимков, пока они обменивались рукопожатиями. Затем суета, пока рассаживались. Помощники обступили их, помогая занять места. Черчилль передал солдату сигару. Трумэн сел, одергивая пиджак, чтобы не задрался. Интересно, места распределили заранее? Трумэн сидел в середине, поблескивая металлической оправой очков всякий раз, когда поворачивал голову то к одному, то к другому. Все непринужденно улыбались, как будто позировали для группового снимка на встрече школьных друзей. Трумэн закинул ногу на ногу, показав пару шелковых носков в рубчик. Защелкали фотокамеры.