по радио. А потом: — И как тут было?
Ну как тут было? Как будто медленно сжимались тиски. Вначале званые вечера, жаркие дни на озерах, и ты зачарован событиями. Он приехал освещать Олимпиаду 1936 года. Его мать знала тех, кто знал супругов Додд,[10] так что коктейли в посольстве и специальное место в их ложе на стадионе были обеспечены. Геббельс устроил большой прием на острове Пфауенинзель: деревья унизаны тысячами лампочек в виде бабочек, пьяные от шампанского и собственной значимости офицеры важно вышагивают по тропинкам, блюют по кустам. Додды в шоке. Он остался. Нацисты обеспечивали газетными заголовками, и даже внештатник мог кормиться одними слухами, день за днем наблюдая приближение войны. К тому времени, как он подписал договор с «Коламбией», тиски сомкнулись, слухи стали — как судорожные глотки воздуха. Город вокруг него сжимался, в итоге — замкнутый круг: Клуб иностранных журналистов на Потсдамерплац, дважды в день по мрачной Вильгельмштрассе на брифинги в министерство, затем в отель «Адлон», где «Коламбиа» снимала номер для Ширера.[11] Они встречались за стойкой бара на возвышении, сравнивали заметки и наблюдали за эсэсовцами, что слонялись внизу у фонтана, ставили начищенные до блеска сапоги на парапет, а бронзовые лягушки пускали струи воды вверх, к застекленной крыше. Потом опять на выход и по Оси восток-запад к радиостанции на площади Адольфа Гитлера и бесконечным пререканиям с Няней Вендтом. Потом на такси домой — к телефону с прослушкой и под бдительный пригляд герра Лехтера, блокляйтера, который жил дальше по коридору в квартире, отобранной у каких-то несчастных евреев. Воздуха не было. Но это было в конце.
— Как в Чикаго, — ответил он. Грубый, наглый и самоуверенный новый город прикидывается старым. Неуклюжие дворцы эпохи кайзера Вильгельма, вечно похожие на банки, но еще рискованные анекдоты и запах пролитого пива. Едкий воздух Среднего Запада.
— Чикаго? Теперь это уже не Чикаго. — Это, как ни удивительно, влез в разговор тучный гражданский в деловом костюме, которого в аэропорту представили как конгрессмена от северной части штата Нью-Йорк.
— Точно, — сказал Брайан, не упуская случая схохмить. — Сейчас там все порушено. А где не порушено? Вся эта проклятая страна — одна большая площадка для бомбометания. Можно вопрос? Давно хочу узнать. Как обращаются к конгрессменам? Как вас называть — достопочтенный?
— Формально — да. Так пишут на конвертах, во всяком случае. Но мы обычно говорим просто конгрессмен или мистер.
— Мистер. Очень демократично.