События той первой ночи, за которыми последовало мастерское представление Антония в сенате 17 марта, должны бы навсегда похоронить распространенное мнение, преобладающее и теперь, что Антоний — простой честный солдат, считавший Цезаря лучшим другом и всей душой желавший за него отомстить. Антоний нашел более простой и удобный путь к собственному возвышению, путь, на котором не пришлось бы убивать друзей — если они соглашались сотрудничать. В возрасте тридцати семи или тридцати восьми лет Антоний находился в расцвете сил, и несколько лет многие считали его самым подходящим преемником Цезаря. Наверняка он часто подумывал о том, как вести себя, если диктатор неожиданно погибнет и ему самому придется стать во главе цезарианцев.
Антоний явно считал себя главным наследником Цезаря; вероятно, он таковым и был, пока диктатор тайно не заменил его Октавианом. Кальпурния, надо думать, тоже так считала, иначе вряд ли отдала бы так легко, прямо среди ночи, столь важную часть наследства. Желание Цезаря сохранить тайну в пояснениях не нуждается. Он не хотел нажить врага в лице Антония или подвергнуть опасности жизнь Октавиана, обнародовав свои новые династические планы. Если бы Антоний знал о новом завещании, в котором он назван лишь как наследник второй степени — на случай смерти внучатого племянника Цезаря, он, безусловно, применил бы всю свою власть, чтобы забрать завещание у хранивших его весталок или по крайней мере не допустить его оглашения.
Некоторые из убийц с самого начала желали привлечь Антония к заговору против Цезаря. Едва ли они пошли бы на раскрытие плана и стали рисковать жизнью, не будь они более или менее уверены в его если не участии, то одобрении.
План убить Антония вместе с Цезарем появился гораздо позднее того, как Антоний отверг их предложение. Брут, отказываясь от этой меры, видимо, учел, что Антоний их не выдал, хотя легко мог бы. Сам Антоний никогда не вонзил бы кинжал в спину Цезаря. Подобную низость не допускали ни его характер, ни аристократический кодекс чести, ни, наверное, страх перед возмездием — божественным или человеческим. Он не был интеллектуалом — в отличие от Брута, который мог преподнести личное предательство как героическое деяние во благо страны. Но все же Антоний не счел своим долгом сообщить Цезарю о том, что затевает кое-кто из его друзей. И еще — Антоний больше, чем кто-либо другой, выгадывал от смерти диктатора.
Как опытный полководец, привыкший и в походе, и в бою сталкиваться с неожиданностями, Антоний наверняка подготовил, по крайней мере в уме, резервный план — на случай, если заговор удастся. Возможно, он даже знал, какой назначен день. Слухи о заговоре достигли и некоторых других сенаторов, куда менее осведомленных, чем Антоний, и было это задолго до того, как в мартовские иды Цезарь отправился на заседание сената в сопровождении Антония, свиты и ликторов. В любом случае все знали, что через четыре дня после ид Цезарь собирается покинуть Рим и провоюет не меньше трех лет. Стало быть, покушение на него нужно устроить именно в этот короткий промежуток, пока диктатор не приступил к обязанностям полководца и его не сопровождает постоянно вооруженная охрана. Антонию было приказано остаться в Риме до конца года и, таким образом, открыть путь Октавиану — делить с Цезарем воинскую славу.