— Ты-то откуда знаешь? — укорил комбата Васильев.
— Да мой шурин сейчас в такой дивизии воюет под Кёнигсбергом. А начинал также в обычной стрелковой.
— И ты решил, что нас будут переформировывать? С чего?
— А зачем еще нам «сушки» прикреплять? И говорить при этом что-то типа: «Привыкайте. Будете теперь богато воевать»? Я это сам от комдива слышал.
— Да мож шутковал генерал?
— Родимцев в таких вещах не шуткует. Да еще и при Малиновском.
— Где самоходки-то? Ты ж говорил они в пяти минутах? А мы уже точно больше десятка топаем?
— Да пришли уже. Вечно ты, Васильев, всем недовольный.
— Не недовольный, а неудовлетворенный, — Леонид улыбнулся. Шимазин, покосившись на выражение лица Васильева, задумчиво добавил:
— Ага. Точно. Бабу тебе нужно. Но тебе ж у нас абы кто не нужен, так ведь? Тебе звезду Голливуда подавай, — и, едва сдерживая рвущийся наружу смех, Терентий с самым серьезным видом погрозил майору пальцем.
— Я вам, товарищ майор, когда-нибудь голову оторву, вот честное слово.
— Ну, бравого майора Шимазина для подобной экзекуции еще догнать надо, а он завсегда быстрее некоего Васильева бегал, — и оба рассмеялись.
Капитан, командовавший одной из рот самоходок долго не мог понять, над чем хохочут эти два усталых человека.
Простая реакция на грязь и кровь войны.
18 мая 1942 года
Город Мишкольц, Венгрия
— В целом, задачи и цели понятны? — полковник Гнатюк, с неизменной кружкой в руке, внимательно смотрел на командиров батальонов.
— Да чего тут понимать. Топаем во втором эшелоне после танкистов. Занимаем позиции и ждем немчуру. Как какие серьезные проблемы — зовем «сухарей», — майор Ляпичкин пожал плечами.
— Вы, товарищи командиры, все же не забывайте — командарм Малиновский лично со мной говорил. Просил удержать контрудар. Мы — лучший полк в дивизии генерала Родимцева. И должны это доказать! — Гнатюк одним глотком допил чай и с силой стукнул кружкой по облезлому столу. — Вы уже знаете, что это — наша последняя операция как стрелковой дивизии. После нее — в тыл. Отдохнем, получим пополнение и технику. Так что лучше бы нам не опростоволоситься.
— Товарищ полковник, справимся мы, я уверен. Не подведем, — Шимазин оптимистично улыбнулся.
— Надеюсь, товарищи, надеюсь, — полковник вздохнул. — Ладно, все свободны. Идите, ставьте задачи ротным. Выходим через три часа.
Васильев устало опустился на землю. Сил у него больше не оставалось. Шимазин сидел так уже несколько минут, в перерывах между затяжками продолжавший выговариваться старому другу:
— Не, ну ты представляешь, Лень, эта сука про Женевскую конвенцию кричала? Эсэсовский урод. Когда они наши деревни в Белоруссии и на Украине сжигали целиком, вместе со всеми жителями, они про конвенции не вспоминали. Или когда расстреливали наших политработников. Как там? «Евреи и комиссары два шага из строя». Твари.