Выйдя из ванной, Саша, завернутая в Маринкин желтый махровый халат, нашла его хозяйку хлопочущей на кухне.
– С легким паром, Сашок! Не боись, умереть тебе не дадим. На вот, слопай пока бутербродик. Надеюсь, через полчаса у нас будет пицца.
От кухонных натюрмортов и запахов у Александры закружилась голова. Но еще сильнее голода было желание спать. Против ее ожидания, судьбоносное открытие, которое она сделала несколько минут назад, почти не взволновало душу. Скорее даже наоборот, сняло напряжение, не отпускавшее Сашу с того дня, когда она стала осужденной Александровой.
– Давай помогу, – без особого энтузиазма пробубнила она, набросившись на толстенный бутерброд с ветчиной.
– Ладно уж, проваливай отсюда! – отмахнулась кухарка. – Пойди полежи, а то небось ног под собой не чуешь.
– Ну, ты голова, прямо мои мысли читаешь! Не обидишься, если и в самом деле прилягу?
– Не болтай ерунду. Хочешь – телик там включи, а можно и видик. Есть неплохие кассеты. Помнишь еще, как с ним управляться?
– К черту видик! «Я хочу забыться и заснуть».
– А вот это не вздумай! Моя пицца – или что там будет вместо нее – тебе этого не простит.
«Пицца – это хорошо, но... К черту и пиццу! Спать, только спать... Надо копить силы, очень скоро мне их потребуется много-много...»
Александра с наслаждением вытянулась на мягком диване во весь рост и закрыла глаза, в которые будто кто сыпанул по пригоршне песку в каждый. Ее лицо – не то чтоб постаревшее за последние годы, но определенно изменившееся, и сильно изменившееся! – выглядело сейчас спокойным, даже умиротворенным. Засыпая, она чувствовала себя грешником, который заранее – еще не согрешив – получил индульгенцию.
Нет, пожалуй, такое сравнение сильно прихрамывало: Саша ощущала себя не грешницей, а мстительницей, благословленной на правое дело.