Она покосилась на меня с якобы циничной усмешкой. Однако в ее возрасте нет настоящих циников. Чтобы стать им, надо прожить хотя бы век.
— Послушайте, инспектор, — сказала Бреннан, — вы намерены раскрыть убийство, рассиживая на скамейке?
— Я и в самом деле отдохну тут немного, поразмышляю и выведу на чистую воду преступника. Тебя что, не учили этому методу?
Так я и сделал. Сидел, думал, но не по поводу убийства. Я еще не совсем выжил из ума, чтобы забивать свою голову мыслями о мертвецах!
Несмотря на ранний час, в парке было полно народу. Нам, старикам, нравятся парки, не знаю, почему. Подозреваю, что это одно из тех утверждений, которым в конце концов все начинают верить: мол, старикам нравятся парки, старикам нравятся детишки, старики добрые, старики никого не способны убить… Пусть скажут это Пеллхему!
— Ну что, нашли разгадку? — язвительно осведомилась Бреннан.
Я ответил ей не менее насмешливо:
— Почти, дорогая. Я знаю, что ему больше девяноста пяти лет.
— Почему вы так считаете?
— Это очевидно даже для такого престарелого полицейского, как я. В городе вы не найдете людей моложе, если только их не привезли сюда силой.
Бреннан закурила сигарету — будь она проклята: она могла курить! — и благодушным тоном произнесла:
— Кажется, вам не очень-то нравится это местечко. А ведь оно просто уникально: целый город, где живут одни пожилые люди!
— Старики, — поправил ее я. — Пожилые живут в других городах.
— Все равно. Город, которым управляют старики, если вам так нравится это слово, и который способен существовать вполне автономно! Это воистину…
— …чудесно, — проворчал я, но Бреннан не заметила иронии в моем голосе.
— Но ведь никого не принуждают селиться в Кампос-де-Отоньо. Дело добровольное…
Отгоняя ладонью дым ее сигареты, я взглянул девчонке прямо в глаза.
— Конечно, это мечта всей моей жизни: провести сорок лет в вонючем городишке, где все врачи — старики, шлюхи — старухи, полицейские — развалины и даже убийцы — старцы. Люди почему-то думают, что старик хочет жить вместе с другими полутрупами?
— Тогда почему вы на это согласились?
Ответ очевиден для любого, кто дожил до моих лет: потому что я хочу быть полицейским и не хочу, чтобы кто-то содержал меня. Когда я отметил юбилей, моя дочь предложила взять меня к себе на иждивение. «Папа, — сказала тогда она, — ты уже не в том возрасте, чтобы бегать за воришками».
Я ответил, что в Кампосе эти «воришки» не очень-то бегают, и старый полицейский вполне может следить за порядком в обществе, состоящем из одних стариков. А теперь получается, что я тогда был не прав, раз теперь Калеро, этот стошестидесятишестилетний старик, решил, что я не сумею раскрыть несколько убийств.