Николаев предпринял ряд мер. Он установил наблюдение за домом в Бобровом переулке, куда прошла девушка с собакой, он послал людей для тщательного опроса соседей по дому на улице Бабушкина. Ведь в тот день девятого апреля между десятью и двенадцатью часами в злосчастной коммунальной квартире побывало, видимо, немало людей. Они просто шли один за другим. И один из них нанес Николаю Фомичеву смертельный удар ножом. Соседи должны были видеть входящих в этот подъезд. Многие маются бездельем и высматривают, кто к кому ходит, эти данные могут быть очень важны. Крутилось в голове еще одно соображение, но он решил пока повременить с ним.
Зазвонил внутренний телефон. Николаев поднял трубку. Ему сообщили, что Иван Фомичев просится на допрос, хочет что-то сообщить.
— Давайте его сюда, — сказал Николаев.
Вскоре в кабинет ввели Ивана Фомичева. Он осунулся, побледнел, руки тряслись.
— Садитесь, Фомичев. Что вы хотели мне сообщить?
— Скажите, гражданин майор, что со мной будут дальше делать?
— Да вы же человек опытный. Предъявим вам обвинение и отправим в СИЗО. Дело известное.
— Мне нельзя в СИЗО. Понимаете, никак нельзя…
Гражданин майор… Я же… Я по сто семнадцатой сидел…
— Понимаю, Фомичев, вы были петухом на зоне.
И этого в СИЗО не скроешь.
— Да, да, да.
Я боюсь туда идти. Вы не представляете, какая это жизнь, лучше удавиться, только не туда…
— А зачем мне это представлять себе? Я же не насиловал несовершеннолетних. Вы совершили гнусное преступление и за это ответили сполна. Несправедливо, что ли?
— Нет! Нет! Несправедливо! — зажмурился Иван, сжимая кулаки. — Ее один раз изнасиловали, а меня, знаете, сколько? Счета этому нет! Как там надо мной издевались, что вытворяли! Пять лет! Пять лет! Как я выжил, понятия не имею!
— Ну, и чего вы от меня теперь хотите?
— Это преступление я совершил давно, двадцать с лишним лет назад. Я отсидел, работал, женился, у меня двое детей. Почему я теперь должен вторично отвечать за то преступление?!
— Почему за то? Вы ответите за новое преступление.
— Я вам все расскажу, только выпустите меня, не посылайте в СИЗО. Мне там не выжить!
— Ну, рассказывайте.
— Я сейчас без работы, у меня двое детей, сыну — семнадцать, дочери тринадцать, мать старуха. Не на что жить, понимаете, гражданин майор? Там, в Сызрани, работы нет, я не знаю, что делать. Гришка, тот при машине, всегда подкалымить сможет, а мне что?
Вот и решился я к Кольке ехать, знаю — у него денег много, думал тачку купить подержанную, любую развалюху, мы бы с Гришкой ее отремонтировали, и я бы кусок хлеба имел. Приехал я к Кольке, тот с похмелюги лежит. Послал меня за водкой, ящик тумбочки открыл ключом, а там хорошая пачка денег лежала. Дал мне полтинник, я сбегал. Потом мы с ним выпили, я стал взаймы просить от себя, от матери, а тот смеется — ни гроша не дам, хоть с голоду подыхайте, мое-то какое дело. Умолял, гражданин майор, клянчил, ну, поверьте, последнее время жрем одну картоху с хлебом, на чай порой денег нет, сын и дочь в школу в дранье ходят, смеются все. А кругом — яства всякие, реклама, лишь бы кариеса не было. А тут не кариес — цинга скоро начнется. Нет работы, полгода ни копейки не получал, ни одной копейки, мы заказ один выполнили, прилично должны были получить, объект вовремя сдали — ну ни одной копейки. Если меня посадят, они просто сдохнут, понимаете, сдохнут, в натуре. Дочь и так уже о панели поговаривает, шлюхам разодетым завидует, у нее ничего нет — ни пальто приличного, ни туфель, а ей четырнадцатый год, красивая девка, а одета как замухрышка. У сына ничего — ни магнитофона, ни кроссовок. Все путевое, что было, продали за гроши и тут же прожрали. Ну, прошу его, значит, а он лыбится, и все, царство ему небесное.