— Живете с кем? Квартира отдельная?
— Да нет, с подселением, соседка одна есть. Вера Александровна. Врач, на пенсии. А у нас двое детей.
Наташа от первого моего мужа, она в книжном магазине работает, и Толик, он в школе сейчас.
— А какие у вас основания, Любовь Михайловна, подозревать этого… Трыкина?
— Основания? Да какие там основания? Поганый он, понимаете, поганый! Въедливый такой, на язык очень грязен, и глаз у него нехороший. Ну а вчера они поссорились, подрались почти даже.
— А до этого какие у них были отношения?
— Какие там отношения? Соберутся и пьют. Курят, матерятся, сами понимаете.
Тут вдруг до Любы стало доходить, что пьянкам этим пришел конец, что многому пришел конец, и она с удивлением и даже испугом стала осознавать, что почувствовала облегчение. Говорила она с Гусевым охотно и уже не ощущала того ужаса, который испытала, увидев мертвого Николая. «Ох, и стерва же я», — подумалось ей.
— А ссора между ними на какой почве произошла?
Тут Люба замялась.
— Да… понимаете, к дочке моей он стал приставать, к Наташе. А Колька заступился. А тот ему наговорил чего-то. А Колька его на лестницу и выпихнул.
А тот угрожать начал. Ну и вот, сами понимаете, — я в магазин пошла, а тот пришел и прирезал. Трудно, что ли?
— Вам прямо следователем работать, Любовь Михайловна. Так здорово вы все расписали, — усмехнулся Гусев.
— Это дело ваше. Вы спрашиваете — я отвечаю, — обиделась Люба.
Пока они беседовали, тот, который фотографировал, колдовал над трупом Коли, осматривал вещи, видимо, отпечатки пальцев снимал. Это Люба в фильмах видела. Ей становилось интересно.
Вскоре появился и Сергеев.
— Ну как? — спросил Гусев.
— Да неудачно, товарищ капитан. Единственно, в чем повезло, жена его домой пришла. Так она говорит — Трыкина со вчерашнего вечера дома не было.
— Врет! Все врет, зараза! — крикнула Любка, входя в раж. — Разумеется, она своего мужа будет выгораживать!
— Вы погодите, — попросил Гусев.
— А чо годить-то? Ща она скажет, что он еще вчера в Сочи улетел или в Монте-Карло. Верьте ей больше.
Возьмите и прижмите ее, сучку, как положено…
— Да мы сами разберемся, Любовь Михайловна.
— Знаем мы… Слышали по телевизору, сколько у вас нераскрытых убийств. А тут дело ясное… Вы сами поймите, кормильца потеряли… двое детей, вдруг заплакала Люба, до того ей стало жалко… только не Колю, а саму себя. До нее дошло, что жить-то им теперь вовсе не на что, разве что на Наташину зарплату. Почему ей такая судьба? Сашка погиб, Кольку убили, ей уже сорок шестой год идет, кому она теперь нужна?
Была хоть при муже каком-никаком, а теперь… Одна-одинешенька.