— Хартман рассказал мне, что с ним произошло, и я чувствую, что все нити тянутся в «Пел-Эбштейн». Но в остальном вы правы, — я больше не знаю ничего, все остальное — лишь догадки и предположения. А без конкретных фактов меня никто не станет слушать. Узнай мое руководство, чем я занимаюсь, меня мигом уволят со службы.
Беверли бросила взгляд в сторону Елены, на которую ее слова не произвели особого впечатления. Айзенменгера тоже не покидало ощущение, что Беверли рассказала далеко не все, что знала. В ее словах нельзя было не заметить некоторых противоречий, но доктор решил пока не придавать этому значения.
— И вы надеетесь получить эти сведения от нас? А что мы получим взамен?
— Помощь.
— Вы еще не вышли на след Карлоса?
Беверли понимающе улыбнулась:
— Пока нет. И Штейна я не нашла тоже, если вы собираетесь спросить о нем.
Это имя и Айзенменгер, и Елена слышали впервые. Глядя на их озадаченные лица, Уортон пожалела, что произнесла его.
— Значит, этого вы не знаете, — заметила она.
Спеша опередить Елену, Айзенменгер ответил:
— Полагаю, что-то знаете вы, что-то мы. Теперь вы сами видите: мы нужны друг другу.
Глядя на Беверли, можно было подумать, что она собирается возразить, но она воздержалась от ответа. Айзенменгер посмотрел сперва на Уортон, потом на Елену и вопросительно поднял брови. Елена пожала плечами, как бы говоря: «Думаю, иного выхода у нас нет».
Беверли молчала целую вечность, но в конце концов, скривив губы, произнесла:
— Что ж, вы меня убедили, по рукам. Думаю, мы договорились.
Рук друг другу они не пожали.
Масштабы дела, за которое они взялись, поразили и Елену с Айзенменгером, и Уортон. Когда они, словно мозаику, сложили вместе факты, известные адвокату и доктору, с информацией, которую удалось раздобыть Беверли, открывшаяся их взору картина не могла не шокировать. Дело оказалось куда более опасным, нежели они представляли до сегодняшнего вечера. Полутемный бар казался им теперь единственным тихим и спокойным местом, мир же за его пределами — страшным и беспощадным.
Узнав о смерти Джастин Нильсен и исчезновении Жан-Жака Ренвьера, Елена испытала не просто шок — ее чуть не вытошнило от отвращения. Айзенменгер же принялся ломать голову, просчитывая возможные варианты, связи, вероятности и невероятности, а также размышляя, к чему все это может в итоге привести. И чем яснее виделась ему общая картина, тем большее потрясение он испытывал. Словно раньше он мог видеть лишь набросок, чертеж, который теперь стал полномасштабной скульптурой. И очертания этой скульптуры подтвердили самые худшие опасения доктора. Возбуждение, которое поначалу испытала Беверли, теперь сменилось чувством неуверенности. Инстинкт ищейки ее не обманул — это было грандиозное дело, но сейчас она, как никогда прежде, понимала, что тайные силы, с которыми они вступили в борьбу, поистине всемогущи.