В довершение всего она только что, во время этой упоительной передышки в трудном походе, открыла для себя мир, полностью отвечавший чаяниям ее сердца и ее мечтам: восточный мир, роскошью которого она насладилась в Константинополе, сумела оценить его утонченность, возможно, восхитилась тонкостью дипломатических игр, и, наконец, со сладкой дрожью ощутила все то тревожное и иногда безнравственное, что скрывалось за сложным этикетом и сверкающими мрамором и золотом фасадами византийских дворцов. Здесь был целый мир искушений, неведомых наслаждений и игры ума, и он вызывал у нее чувства, полностью противоположные тем, какие испытывал ее набожный и простоватый супруг. Кроме того, ей пришлось столкнуться с тяготами невероятно трудного похода, где день за днем приходилось идти, в ветер и бурю, через бесплодные горы, под стрелами турок, постоянно подвергаясь опасности. Возможно, ее не вполне устраивал походный распорядок, тогда как Людовик и его окружение копили злобу против легкомысленных и непокорных пуатевинских вассалов королевы.
Наконец, сама Антиохия, теплый прием, встреча с дорогим ей родственником, долгие разговоры на провансальском языке под оливами, яркая и приятная жизнь, сопровождавшаяся песнями трубадуров, — все это создавало атмосферу, в которой Алиенора расцвела, а ее муж тем временем испытывал, главным образом, усталость от пути, тревогу за ту часть армии, которая осталась в заливе Анталия и от которой он не получал никаких известий, и отказывался понять, как можно слушать пенис трубадуров, явившись исполнить религиозный обет. Он, должно быть, был недоволен чересчур нежной дружбой, немедленно возникшей между дядей и племянницей; он чувствовал себя лишним, пока они вели долгие разговоры на непонятном для него провансальском языке. Наверное, он захотел взять в руки неподвластную ему ситуацию, но, как часто случалось на протяжении всей его жизни, взялся за дело неуклюже. И вот, совершенно неожиданно, произошел непоправимый разрыв, нанесена болезненная рана его самолюбию, — да и любви, потому что Людовик не переставал любить свою жену. Откуда у нее внезапно взялись такие познания в каноническом праве, чтобы уверять, будто их брак недействителен? Должно быть, впоследствии, перебирая в памяти все эти события, он вспомнил историю брака сестры Алиеноры с Раулем де Вермандуа: для того, чтобы убедить Рауля жениться на ней, ему сказали, что между ним и его первой женой, Алиенорой Шампанской, существовало родство такой степени, какая по каноническим законам считается недопустимой между супругами.