— Пусть телефон стоит где стоит. И хорошо, что неудобно, — меньше болтаешь по пустякам. А дело не делается.
Над тахтой висела фотография — они с мужем на берегу моря. Она кокетливая, с зонтиком, он — добродушный крепыш в мятых, как у всех до войны, брюках. Мужа тетя Валя очень любила, ради него и жила. Их дочка, родившаяся в самый сатанинский блокадный холод, умерла трех дней от роду, прямо в больнице. Тете Вале сказали тогда: «Иди домой. Тут тебя никто держать не будет». И она пошла, поползла на другой конец города, без доченьки, в ледяную комнату. Муж Коля в это время был на фронте, служил в войсках НКВД — в заградотряде.
Когда тетя Валя рассказывала о блокаде и о погубленной дочке, ее глаза каждый раз наполнялись слезами, и слезы стояли там некоторое время, не стекая по лицу. Сорок лет тетя Валя прожила с мужем душа в душу, а похоронив дядю Колю, не могла жить одна — на целый год поселила у себя племянника-студента. Вова любил свою тетку: заботливая, кормит с рынка, душой болеет за его медицинские успехи. Вова исступленно ненавидел общественные науки, и тетя Валя ночами писала ему конспекты, ближе к рассвету перепечатывая бред на машинке. Каждый раздел начинался словами: «В свете задач, вытекающих из решения съезда…» Утром Вова был обязан вслух прочитать конспект, чтобы хоть знать, о чем речь. В невыспавшейся Вовиной голове светом вспыхивали задачи и тут же привольной рекой текли из решений… Голова Вовы падала на стол — он любил повалять дурака с теткой.
— В чем дело, Вова?
— Не могу больше. Троцкого жалко.
— Так. Иди в ванную. Голову под холодную воду. Я завариваю крепкий чай, и мы переходим к критике буржуазных фальсификаторов.
Неуют тети-Валиной квартиры ничем нельзя было оправдать.
— Почему вы не купите удобные книжные полки? И давайте выбросим эту тахту, вы же спите в яме.
— Леночка, вещизм — это бич современного человека. В молодости мы были совершенно равнодушны к тряпкам, к кастрюлькам всяким. А как весело жили! И пели, и танцевали. И влюблялись, между прочим.
* * *
Когда рухнуло понятное, обмятое, устойчивое, тетя Валя сникла. Про Горбачева она слышать не могла.
— Заброшен по заданию международного валютного фонда. Провокатор.
Никому больше не нужны были ее разработки по материалам съездов, месячные обзоры «Правды». Студент Вова расправил плечи: историю КПСС отменили. И тетя Валя слегла, чтобы больше не встать.
Месткомовец распоряжался в опустевшей квартире: «Просьба к родным и близким — забрать личные вещи покойной на память». В ящике буфета лежали: медаль за оборону Ленинграда, бюстик Ломоносова и сберкнижка на пятьсот рублей. На дне ящика белел лист с начатым стихотворением для неизвестного юбиляра: