Приходили гости, защищались диссертации, погибали однокашники-альпинисты, всегда единственные сыновья. До меня доходили слухи, что Сережа к маме так и не вернулся: переехал в Москву и стал журналистом.
Далекие огни, так манившие в молодости, погасли, а новые не зажигались, и мне опять захотелось, чтобы Сережа ждал меня где-нибудь на перекрестке или на кольце трамвая. Или хотя бы позвонил и позвал уехать с ним, как тогда, у озера, и я бы согласилась.
Когда сослуживец узнал, что я еду в командировку в Швецию, он оживился:
— Так там же давно Сережка Клейн живет! Бывший журналист московский. Помнишь такого? Ваш сосед по даче. Пиши телефон, в гости зайдешь.
— Привет, старуха, — раздался в трубке Сережин голос. — Ждем тебя к ужину, жена будет рада.
Он жил на окраине города, в собственном доме. Прежде чем позвонить в дверь, я вынула из сумки подарок, неподъемный альбом. «Церковная утварь в московских музеях».
Меня встретил красивый пожилой мужчина в вязаной кофте, с трубкой в руке.
— Ну, как тебе Швеция? В порядке? — спросил он насмешливо, примериваясь, куда бы положить «Церковную утварь», совершенно ему не нужную. — Да ты проходи ко мне.
На большом столе лежали стопки журналов и стояло блюдо яблок, не знакомых с червяком. По стенам кругом — книги и ноты, хотя музыкальных инструментов в комнате не было. На двери — чтобы забавлять гостей — карта ленинских мест Выборгского района Ленинграда.
Я подошла к окну и увидела пустынную, залитую светом улицу, такую тихую, что было слышно, как бьется сердце.
— Что ты увидела? — спросил Сережа. — Не на что там смотреть… Ты знаешь, я однажды позвонил домой, в свою старую коммуналку. Вспомнил, что прошло тридцать лет, как я там не живу, и позвонил. Попросил к телефону Сережу Клейна. Иван Матвеевич, — невероятно, он жив, — зашаркал по коридору. Я слышал, как он постучал в мою комнату, подождал, потом зашаркал назад и сказал мне в трубку: «Нет у них никого».
Я посмотрела на Сережу.
— Нет у них никого, — повторил он и помолчал немного. — Ладно, пошли в столовую. Гунилла ждет. За столом будем говорить по-английски.
Он погасил свет. Холодная улица за окном засияла еще сильнее. И это сияние не оставляло мне никакой надежды.
1995 год