— Орудием мужества?
— А как насчет его сердца? Тебе приходило в голову подумать о нем? Сердце молодого человека все еще остается его самым большим органом.
— Я…
— Ты сможешь заговорить с ним в коридоре школы на следующий день?
— Ну…
— Ты узнаешь хотя бы его лицо?
— Конечно, узнаю.
Джек приподнял бровь, выражая сомнение.
— Но Армани сказала…
— Это главарь вашей банды, полагаю?
— Да. Она сказала…
— Что ты можешь попрактиковаться на этих невинных мужчинах, делая зарубки на пряжке ремня?
— Ну, они же не возражают.
Джек покачал головой:
— Возможно, им кажется, что у них нет выбора. Возможно, они думают, что перестанут вам нравиться, если не покорятся вашей воле.
— О, да брось ты.
— Ты думаешь, мы так сильно от вас отличаемся? Если вы нас колете, разве наши раны не кровоточат? Если вы причиняете нам боль, разве мы не плачем? Если вы играете с нами, разве мы не чувствуем стыда?
— Господи, дядя Джек, я не хотела тебя огорчать.
Он пожал плечами и глубоко вздохнул.
Леда похлопала его по руке.
— Я не буду этого делать, идет? — Она поцеловала его в лоб. — Пожалуйста, не плачь.
Джек вымучил бодрую улыбку и протянул ей руку.
— Я рад, что мы с тобой поговорили.
Джек сидел в офисе Люсинды. Ему пришлось заплатить из своего кармана за перелет в Нью-Йорк и лично вручить Люсинде рукопись, а затем настоять на том, чтобы она прочла ее прямо здесь, у него на глазах. Нет, спасибо, он подождет. Все те два часа, пока Люсинда читала, Джек сидел, разглядывая ее офис, и он успел заметить, что его книги она расположила так, что они в отличие от книг других авторов сразу бросались в глаза.
Люсинда засмеялась. Она перевернула страницу и засмеялась вновь. Джек, приободрившись, улыбнулся, хотя ему было немного не по себе, ведь он-то знал, что написал не комедию.
Люсинда прыснула от смеха:
— Эта Честити, она такая… такая…
Джек кивнул:
— Спасибо.
— И этот Бью…
— Вам нравится?
— Он… он… — Люсинда ловила ртом воздух.
— Слишком добродетельный?
— Мягко сказано…
— Я его немного отретуширую, сделаю чуть более приглушенным. — Джек сделал запись в блокноте.
Наконец Люсинда откинулась на спинку кресла и швырнула рукопись на стол.
— Могу я спросить, какую гадость вы принимали?
— Простите?
— Это не любовный роман. Это пособие для тех, кто желает уморить читателя. Добиться того, чтобы читатель сдох от скуки.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Взгляните на Бью. Вы вкладываете ему в голову сентиментальные, невинные мысли, тогда как все его помыслы должны быть направлены на то, чтобы овладеть предметом своей любви всеми мыслимыми способами.
— Но я подумал… Вы знаете, времена меняются, и я подумал, что, возможно, читатели готовы принять парня, которого не обуревают темные страсти. В том смысле, что он не думает о совокуплении двадцать четыре часа в сутки. Пришла пора вывести новый образ героя: образ обычного парня, такого как все. Знаете, хорошего парня. Милого.