— Я даю им имена, — возразила Молли.
— Но забываешь их использовать.
— Это атака на меня лично?
— Послушайте все, что я пытаюсь сказать, это: давайте вернемся к романтике. Давайте вернемся к тому, что удовлетворение дается не сразу, что его надо заслужить. Вернемся к понятию чести, понятию красоты. — Он обвел взглядом публику и грустно улыбнулся: — В конце концов, кто мы? Животные?
— Да! — хором взревели дамы.
То был трубный глас Апокалипсиса. Этот рев, как шаровая молния, прожег Джеку грудь и впился в сердце. Он вернул чтице микрофон, поклонился Молли и по подиуму пошел за кулисы. Когда он сошел со сцены, в зале повисла гнетущая тишина. Толпа расступалась, пропуская его к выходу.
Джек полулежал на диване в гостиной, потягивая пиво и бросая на пол пустые банки. Он размышлял о том, что делать с тем временем, которое ему требовалось прожить. Конфронтация с участниками конференции дорого ему обошлась.
— Я, пожалуй, не стану предлагать вам продление контракта, — сказала Люсинда. — Просто мне кажется, что сердце ваше уже не с нами.
— Может, если вы позволите мне печататься под моим настоящим именем, я принесу больше прибыли.
— Я не думаю, что вы к этому готовы.
— К тому, чтобы быть мужчиной?
Люсинда вздохнула:
— Я действительно не понимаю, почему это так важно для вас.
— Я прячусь за фальшивой личиной. Я чувствую себя мошенником.
— Джинджер Саваж нет до этого дела.
— Кто это?
— Это наш новенький. Я подписала с ним контракт на конференции. Он пишет свои романы в виде текстовых сообщений и на полях делает маленькие рисунки. Вам стоит его почитать. У него такой свежий стиль. Он на переднем краю жанра.
— Он настолько безграмотен?
— Ну не придирайтесь. Вы не представляете, какое на меня оказывают давление. Мне надо привлекать к работе молодежь.
— Но разве он заставляет вас стонать, как это делаю я? Заставляет вас дрожать, просить еще и еще?
— Довольно, Джек.
— Я серьезно. Что я, по-вашему, должен делать со всей этой любовью, с этим знанием, с этой страстью?
— Почему бы вам не попробовать свои силы в продаже недвижимости?
Джеком овладело уныние. Он оставил притворство и перестал каждое утро запираться у себя в комнате наверху, делая вид, что трудится над книгой. Он, не таясь, валялся целый день перед телевизором в гостиной, жевал чипсы и щелкал пультом по кабельным каналам. Сейчас он попал на музыкальный канал и смотрел, как Кристина Агилера скачет по экрану практически в одних кожаных трусиках. Он почесал мошонку и вздохнул. Кожа плюс кожа, как он вынужден был признать, — хорошее сочетание.