— Но вы помните, что с ним случилось?
— Память — такая ненадежная вещь, сударь… Ее непременно нужно подкреплять чем-то, что способно пережить многие годы.
И призрак медленно поплыл к дому. Марку не слишком-то хотелось входить в обугленный чертог умершей колдуньи, но на пороге женщина обернулась и насмешливо поманила его:
— Что же вы, сударь? Неужели испугались? И это сейчас, в шаге от утоления вашей жажды?
В доме было темно, и пришлось бы зажигать свечу, если бы не сияние призрака, которого вполне хватало, чтобы разглядеть ветхие половицы под ногами. Правда, по мере продвижения в лабиринте комнат запас лунного света иссякал, и в конце концов Марк нащупал-таки огарок свечи в одном из стенных светильников. Звякнуло по кремню кресало, загорелась свеча, в коридор пролился теплый желтый свет, и все преобразилось. Если в бледном сиянии луны обшарпанные стены казались благородными руинами, то теперь их мрачная нагота внушала отвращение. Да и сам призрак превратился в грязное пятно тумана, висящее между полом и потолком, утратив почти все черты, делающие его похожим на человека. Остался один лишь голос:
— Идемте… У меня мало времени…
Следуя за своим странным поводырем, Марк поднялся на второй этаж особняка и дошел почти до самого конца длинного коридора, на последнем повороте которого призрак вдруг замер и задрожал.
— Здесь…
— Где?
Охотник огляделся по сторонам, насколько это позволял круг колеблющегося света свечи, но ничего привлекающего внимание не заметил.
— Здесь…
Призрак сжался в плотный комок рядом с одной из чудом уцелевших, но тоже обуглившихся стенных панелей.
— Потяните ее на себя. Возьмитесь за правый угол и потяните…
Марк сделал так, как ему сказали, уже догадываясь, что ждет его за потайной дверью, но когда панель, надсадно скрипнув, распахнулась дверной створкой и Охотник заглянул внутрь, освещая открывшееся пространство, он поневоле восхищенно ахнул. На стене небольшой круглой комнаты, напоминающей молельню, висел огромный, во весь рост, портрет, изображающий женщину, чье украшение стало предметом вожделений верного слуги церкви.
Теперь, глядя на полотно, сохранившее яркие краски, Марк понимал, что Эрхог при жизни была вовсе не красавицей. Черноволосая, с бледно-желтой кожей и пронзительными сливово-темными глазами, она была похожа больше на цыганку, а не на благородную даму, но Всевышний, сколько же в ней, даже нарисованной, чувствовалось силы!
Женщина на картине сияла. Пусть не светом, а тьмой, но от того не становилась менее притягательной, и Охотнику подумалось, что если бы нужно было выбирать между белокурой Эвиэль, явственно принадлежащей небесам, и чернявой колдуньей, выбор пал бы на вторую, а не на первую. Казалось, Эрхог, запечатленная кистью неведомого живописца, вот-вот сделает вдох своей по-девичьи маленькой грудью, призывно улыбнется и сойдет с портрета прямо в комнату.