— Что ты можешь для меня сделать? Ты всего лишь оживший труп.
— Я могу привести тебя… к месту сосредоточения сил…
— И что мне сдалось в этом месте? Одних сил мало.
— Я могу выпить любую жизнь, а вместе с ней и все, что было в этой жизни… — прошептали черно-зеленые губы, сочащиеся ядом.
Выпить жизнь и обрести чужую память… Вот так удача! Но что потом? Кто поверит, что мертвец, заполучив в свои руки колдовской Дар, не обратит его против спасителя?
— Я не причиню тебе вреда, — словно уловив мысли Марка, сказал пленник плюща. — Ты хочешь воплотить Эрхог, и я хочу того же.
— Зачем?
— Чтобы закончить перерождение. У меня почти нет сил, и если ты промедлишь…
Непереродившийся мертвяк? Должно быть, его поднимал неумелый некромант. Но если так, охотнику и впрямь нечего опасаться: с недоделанным прислужником Мортис можно справиться в два счета, ну а Дар не станет помехой тому, кто привык сражаться с ведьмами.
— Ну, смотри. Ты обещала!
Марк взмахнул выпорхнувшими из ножен мечами, и обрывки плюща полетели в стороны, освобождая заточенного мертвяка. Но чем слабее становились путы и чем больше освещало полусгнившую плоть солнце, тем шире раскрывались от удивления глаза охотника, постепенно узнававшего выступающие, словно из тумана прошлого, черты.
Это не могла быть она, но это была. Она. Сестра Марика. Погибшая вместе с родителями, потому что непослушный сын оказался еще и трусом и, вместо того чтобы предупредить свою семью и односельчан об опасности, бросился наутек, стремясь спасти только собственную шкуру…
Что-то кричала из-за его спины ведьма, наверное, сыпала проклятиями или взывала к разуму, но охотник не мог разобрать ни слова, потому что вновь провалился в ночь. В беспросветную бездну страха и раскаяния. На минуту. На целую вечность. А когда выбрался обратно, тьма так и осталась висеть плащом на широких плечах.
* * *
Марра отняла свои ядовитые губы от иссохшего рта ведьмы и довольно облизнулась. Не нужно было старухе бахвалиться своей силой, ой не нужно было! И кто одержал верх в соперничестве? То-то! А ведь позволь она пришелице уйти восвояси, жила бы та и здравствовала до сих пор.
Закатное солнце с трудом уже пробивалось сквозь густой лесной полог, проливая на стволы сосен кровавые отсветы, словно предвещавшие скорое пришествие бед, и Марра, лежавшая на остывающем теле убитой ведьмы, нежилась в лучах заходящего светила и тепле, перетекающем из одной плоти в другую. Перетекающей медленно, неохотно, но обреченно. В старухе оставалось немного жизни, и того, что выпито, хватит ненадолго. Всего лишь до следующего утра. А потом снова вернется голод, который все прошедшие дни ледяным огнем неустанно сжигал Марру.