Метров через сто Ковальчук затормозил, резко бросился наружу, не глуша мотора, и открыл заднюю дверцу.
— Смотрим, что с ним.
Ступин тяжело дышал, из его груди доносились хрипы и булькание, большое пятно крови расползлось по рубахе, которую Виктор так и не успел сорвать.
— Пуля в легком… Держите так…
— Его надо в больницу.
— Время! Сейчас выбрасываем вас, потом везем. Надо хирургу на дом, и деньги в зубы, чтобы молчал.
— А если не довезем? Каждая секунда на счету.
— А если… Есть приказ вас доставить, не считаясь с потерями!
— Не спорьте, — прохрипел Ступин, — доктор все равно выдаст… Здесь принято стучать властям… Все на самом деле хорошо, господа… Пасть в бою, от пули врага — что можно пожелать офицеру… Одна просьба… если это будет слишком долго, помогите… вы понимаете…
— Молчите, больной! — возразил Виктор голосом сердитой медсестры. — Вам сейчас нельзя разговаривать!
Наложенная повязка быстро набухала кровью.
— Дверь! — крикнул Ковальчук, бросив себя за руль и трогаясь. Виктор едва успел захлопнуть, и они снова рванули куда-то в темноту.
— А куда меня сейчас перебросит? — крикнул Виктор сзади. — В нынешнюю Америку?
— В Брянск, в пятьдесят восьмой! Есть асимметричные точки перехода…короче, там встретят и сразу отвезут к другой!
— Тогда мы сейчас его перебросим!
— Что?
— Там встретят и отвезут в операционную!
— У меня приказ вас перебросить!
— Но вы же советский человек! А. значит, должны поступать по христианским законам!
— Откуда вы нахватались этой демагогии? Вы понимаете, что я не имею права вами рисковать! Не имею!
— Мы перебросим его! — Виктор выхватил кольт из кобуры и щелкнул предохранителем.
— Вы собираетесь стрелять в меня? — хладнокровно спросил Ковальчук.
— Нет. В себя.
— Послушайте, вы, суицидальный террорист, сколько вы себя уже захватывали в заложники? Не надоело?
— Но вы же советский человек!
— Черт с вами! Перебросим! Только поставьте кольт на предохранитель, а то пальнете и поранитесь!
Трава была по колено. Трава была по колено и мокрая от росы. Черная чаша неба накрыла их сверху, осыпав тысячами ярких звезд, и Млечный Путь тихо фосфоресцировал в прозрачном воздухе. После того, как Ковальчук выключил фары и мотор, вокруг машины не было ничего, кроме звезд и травы.
— Полковник, не умирайте! Александр Семенович! Уже немного! Держитесь! Помните, я в самолете песню дал записать — "Есть только миг, за него и держись…"
— Не помнит. Не было его в самолете.
— Ах да, я и забыл.
— Он без сознания. Осторожно. Тяните сюда.
— Вы точно помните?
— Да. Я днем вешку ставил, вот она. Кладите его вот так, отходим.