Закрытый шлем
Подобная свобода поведения солдатни всегда имела своим следствием падение ее морального уровня, и, хотя дисциплина в строю была поистине свирепой, это никак не могло восполнить ее недостаток в обстановке лагеря. Поэтому офицерам все время приходилось быть начеку, чтобы вовремя остановить переходящее все рамки мародерство и призвать своих прямых подчиненных к выполнению ими своих обязанностей.
Пополнение в армию добывалось всевозможными методами, честными и бесчестными, как из числа врагов, так и из «своих». Многие бедолаги, лишившись дома и средств к существованию, вступали в армию просто от отчаяния. «У кого сгорел дом, одна дорога — в солдаты» — гласила поговорка. Другие вовлекались в армию силой. По воспоминаниям, вербовщики в армию Валленштейна заходили в крестьянскую хижину и клали на стол монету и веревку с петлей. Сомневающийся «доброволец» мог делать выбор. Совершенно естественно, из таких насильно завербованных в армию новобранцев хороших солдат не получалось, несмотря на жестокие усилия муштровавших их капралов. После малейшего поражения они старались разбежаться по домам, если им было куда вернуться.
Другим источником беспорядка и недисциплинированности в рядах имперской армии было большое число гражданских лиц, прибивавшихся к ней. За каждой армией тащилась обычно целая толпа прихлебателей — проститутки, любовницы, маркитантки, мошенники, воры и бездельники всякого рода, а также инвалиды и голодающие. За одной из армий в 30 000 воинов, по воспоминаниям, двигалось 140 000 бесполезных ртов в надежде чем-нибудь поживиться.
Но, несмотря на все это, имперские войска в основном все же состояли из ветеранов под командованием опытных командиров. Война была частью повседневной жизни Европы на протяжении стольких лет, что уже не было недостатка в обстрелянных солдатах, — и, закрывая глаза на все их пороки (а они были отягощены грехами в той же степени, что и любая армия, идущая в бой), можно было сказать, что они были хорошими воинами. Они были находчивы, как могут быть находчивы только ветераны, и тверды в бою, как могут быть тверды люди, давно привыкшие к войне, исполненные солдатской гордостью за свой отряд или полк.
Об их привязанности к своим офицерам, вероятно, говорить не приходится. Их отношения с офицерами скорее напоминали отношения ценного работника и работодателя. О патриотизме в подобной войне также не было и речи, поскольку здесь не шла речь о национальных интересах; трудно также и представить себе, чтобы большинство закоренелых грешников, идущих за Тилли и Валленштейном, хоть в малейшей мере руководствовались религиозными мотивами. Если дом человека был разграблен или дочь его изнасилована теми, кто принадлежал к протестантам, то тем лучше. Если нет, то бедняге солдату, которому, вероятнее всего, суждено окончить жизнь, будучи брошенным голым в придорожную канаву на съедение волкам, вполне можно простить несколько мелких грешков.