— Послезавтра. К вечеру.
— Тогда успеем. Завтра не позднее десяти часов я сделаю то, что вы хотите. И останется время на практическую подготовку, зависящую уже исключительно от вас, господин подполковник.
Как же она зла на меня, подумал Уваров. Хорошо, хоть «вашим сиятельством» не обозвала. И он мечтает взять такую гадючку подколодную в жёны? Любого другого на своём месте он назвал бы законченным идиотом.
А Вадим Петрович отчего-то считает, что у них может получиться… Так у самого супруга — тот ещё подарочек, если не только на внешность смотреть.
— Договорились. — Валерий непроизвольно сглотнул ставшую вдруг горькой слюну и встал, желая прекратить ставший ему крайне неприятным разговор. Служить желаете, мадемуазель, ну так послужим вместе на благо Отечества. Как я с Чекменёвым.
— А теперь позвольте один личный вопрос? — Анастасия тоже встала, одёрнула чуть сбившуюся форменную юбку, скользнула пальцами по пуговицам кителя.
— Пожалуйста…
Девушка сдвинула в сторону упавшую на глаза прядь волос и спросила исполненным яда голосом:
— Когда ты, ваше, сиятельство (вот и дождался!), перестанешь быть таким дураком? Мне уже надоело выносить твои взгляды, вроде того, как ты на меня посмотрел только что, выслушивать твои благоглупости, ждать, когда ты скажешь что-нибудь человеческое. Хочешь, чтобы я первая? Или мне просто повернуться и уйти, готовить доклад к завтрашнему утру?
— Настя!
— Какая Настя!? Подпоручик Вельяминова! Я приглашаю вас, подполковник граф Уваров, поужинать со мной в ресторане, где мы с вами впервые встретились. И разрешаю вести с собой так, как подсказывают вам ваши чувства. Если они у вас, конечно, есть. Вне службы!
Валерия передёрнуло. Как стыдно. Как глупо…
— Настя… — он едва ли не «простёр к ней руки», словно в пьесе Антона Павловича Чехова.
— Подпоручик Вельяминова, — прибавив металла в голос, повторила девушка. — Если вам угодно, в девятнадцать ноль-ноль встретимся у той же калитки. Разрешите идти?
По-строевому повернулась, щёлкнула каблуками и пошла к двери, так ни разу и не обернувшись больше, и всей своей вытянутой в струнку фигурой выражая снисходительное презрение.
Весь этот растянувшийся до полуночи вечер Анастасия была весела, раскована, неожиданно, по-особенному женственна. Будто не было недавней размолвки, будто вообще она никогда не служила в армии, тем более — в элитном подразделении, где учат убивать, максимально эффективно и без посторонних эмоций, а всегда вела исключительно светскую жизнь.
Уваров никогда её раньше в подобном качестве не видел, и даже не догадывался, что она может быть такой. В театре Настя выглядела просто растерянной и зажатой, несмотря на наряд и восхищённую реакцию мужчин. Он не сообразил, что сейчас она впервые копирует манеры и стиль Майи Васильевны, усвоенные на пароходе, но до сих пор не использованные.