— Себя имеете в виду? — усмехнулся Катранджи.
— Ибрагим Рифатович, — в свою очередь, сделал милейшее из своих лиц Чекменёв, — не пора ли нам раз и навсегда, да-да, именно это я и сказал — «навсегда», перестать валять дурака друг перед другом? Жизненного опыта, политического чутья, реальной деловой практики нам с вами хватает, надеюсь, чтобы понимать, чем мы занимаемся и к каким идеалам стремимся. Разочаровать вы меня не сможете, ибо я знаю вам цену, а вы — мне. Мы можем ещё какое-то время морочить друг другу голову, только — зачем? Хоть убейте, не вижу я за вами такой силы и такой идеи, чтобы вы сейчас захотели сыграть за моей спиной на собственный риск и с нулевой суммой.
Чекменёв отложил ложку, разлил коньяк, старательно размял папиросу.
— Так уж? — осведомился Катранджи.
— Увы, коллега. В длинный покер поигрывали? Считайте, что у меня каре тузов с джокером. Шанс у вас один, как у Остапа… Пояснение требуется?
— Пожалуй, нет. Если вы совершенно убеждены, что на вашей стороне вся мощь Российской империи, воля нового Императора и решимость идти до конца — что ответить бедному турку, обладающему всего лишь сотней миллиардов золотых рублей и миллионом верных ассасинов?[49] Что ответить человеку, представляющему четырёхсотмиллионную Империю с сильнейшей в мире армией, не склонную останавливаться ни перед чем?
— Наконец я слышу слова мужа. Не будем брать близких примеров, Пятигорска или Варшавы. Ещё полтораста лет назад генерал Кауфман отрядом в тысячу триста малограмотных, едва освобождённых из крепостного права крестьян взял Ташкент, окружённый высокими стенами и обороняемый гарнизоном в пятьдесят тысяч человек, настоящих моджахедов, как сейчас выражаются… Верных Аллаху, молившихся пять раз в день, вооружённых английскими винтовками. Разве им это помогло? Вы меня очень простите, Ибрагим Рифатович, но суть нашей встречи я улавливаю так: вам захотелось показать — не совсем точно представляю, кому именно — лондонской «Системе», лучшим людям вашего «Интернационала» или «Орби эт урби»[50] сразу, что вы теперь не абы кто, а клеврет,[51] или даже равноправный партнёр Императора. С соответствующими выводами для всех заинтересованных лиц. Я ничего не имею против, сам любитель всяких забав, но ведь и предупреждать нужно, заранее. Я бы вам изящно подыграл…
— Короче, Игорь Викторович, вы от меня требуете полной капитуляции? — ответил Катранджи, как бы и не заметив намёка.
— Какая капитуляция? — искренне удивился Чекменёв. — У вас в аттестате по русской истории — «двенадцать», по всеобщей — «одиннадцать». По философии — тоже «двенадцать».