— Оставь меня, я больше не могу.
— Да что с тобой, Хайка?
— Я упала, — ответила она еще тише.
— Вставай, родная, вставай!.. То Шиля со своими трамваями, то Лека начинает сходить с ума, а теперь и ты не хочешь идти... Поднимайся, надо идти.
— Обмотай ей лицо шарфом, — посоветовал кто-то из бойцов, — а то щеки обморозит.
— Я же сказала: когда почувствую, что становлюсь вам обузой, брошусь вниз со скалы! — Хайка всхлипнула.
— Не смей так говорить, до вершины уже рукой подать.
Гаврош помог девушке подняться, перебросил ее руку через свое плечо, и они потихоньку побрели вперед.
— Я упала, и у меня даже не хватило сил, чтобы вытащить руки из карманов, не говоря уж о том, чтобы крикнуть и позвать на помощь.
— Мне недавно привиделся отец на белом коне, я бросился за ним и так здорово ударился о ствол дерева, что упал и долго потом не мог подняться.
— Я споткнулась о камень и упала. Наверное, потеряла сознание... Не помню, что было потом. В груди теперь какая-то тяжесть...
— Потерпи еще немного...
— Никаких сил больше нет.
— Держись, вершина уже близко, а там, глядишь, и солнце выглянет, скоро отдохнем...
Хайка сняла руку с его плеча и пошла сама.
— Лучше бы мне было остаться на снегу... — прошептала она.
— Потерпи немного, совсем чуть-чуть.
Неожиданно перед ними как из-под земли вырос приземистый домик, полузанесенный снегом. Около двери стоял командир бригады. Он отправлял внутрь погреться и отдохнуть тех, кто уже не мог идти дальше.
Хайка отказалась войти в дом:
— Есть люди, которые устали больше, чем я. Пусть они и обогреются.
— Вот здесь старый Мозер разводил чернобурых лисиц, — послышался чей-то голос — Значит, мы почти пришли.
Хайка вздохнула с облегчением. «Теперь будет легче», — подумалось ей. Она остановилась и подождала Гавроша. Только сейчас она заметила, какие воспаленные у него глаза. Ей показалось, что он тоже едва держится на ногах. Гаврош стал горячо говорить ей, как под утро увидел в просвете между облаками небо, усыпанное звездами, Большую Медведицу и рядом с ней какую-то новую звезду. Хайка решила, что он бредит.
— Гаврош, Гаврош, очнись! — потрясла она его за плечо.
Словно действительно очнувшись от сна, он замолчал и удивленно взглянул на нее.
Игман, казалось, оцепенел в предутренней тишине. Резкий контраст белого снега и черных скал и камней в эти часы стирался, смазывался, все приобретало однообразную серую окраску. Временами казалось, что луна, солнце и звезды перестали существовать, что мертвая серость разлилась по всему миру. Ветви деревьев сделались пушистыми от инея, у бойцов заиндевели усы, бороды, брови, выбившиеся из-под шапок пряди волос.