Немцы пошли в атаку. Горное эхо подхватило грохот разгоравшегося боя.
— Дали они нам жару, — прохрипел Мият, поглаживая затвор винтовки.
— Идут на все, сволочи. Но другого мы и не ожидали... Мият, ты что молчишь? — встревоженно обернулся Лазар.
— Зацепило меня, — признался тот. — Платят нам эти паразиты, как ты говоришь, с процентами.
— У меня есть бинт, я тебя перевяжу.
— Ничего, я могу сам... Главное, ты поберегись. Ух, подлецы, как они нас прижали!
— Тебя бы сейчас надо подальше от этого пекла, — сказал Лазар.
Мият заметил двух подползавших бойцов, которые должны были перенести его в безопасное место. Стрельба снова усилилась. Эсэсовцы опять пошли в атаку...
Ночь скрыла гряду возвышенностей с разбросанными по ним небольшими рощицами. Из одной рощи выскользнула волчица и, принюхиваясь, приблизилась к тому месту, где еще недавно шел бой между взводом Лазара и эсэсовцами и где погиб ее детеныш. Осторожно оглядываясь, она подошла к трупам, лежавшим неподалеку от волчонка. Только командир взвода Лазар был еще жив. Весь израненный, он время от времени приходил в себя и тихо просил:
— Глоток воды... Слышишь меня?.. Воды!..
От жажды его страдания усиливались, шепот переходил в мучительный стон. Волчица зарычала и попятилась от него. Лазар, собрав последние силы, пошатываясь, встал на колени, подполз к волчонку, дотронулся рукой до его жесткой шерсти и упал. Из его горла вырвался предсмертный хрип...
Поздно ночью все смолкло. Слышался только тихий шелест деревьев. Теперь и волчица осмелела. Она подошла к Лазару и, заметив своего неподвижно лежащего волчонка, на некоторое время застыла на месте. Потом вытянула шею и завыла. В просвете между облаками показалась луна, и тогда волчица вернулась в кусты, где ее ждали оставшиеся волчата.
Подвал был полон народу. Слышались приглушенные причитания и испуганный шепот женщин. Со стороны реки, оттуда, куда бежала, извиваясь, узкоколейка, доносились взрывы. Матери успокаивали плачущих детей, что вовсе было не легко, особенно когда от близких разрывов вздрагивала земля и с потолка сыпался песок. У лестницы, сжавшись в комок, сидел дед Михайло, единственный в погребе мужчина. Озабоченно склонив лысую, без единого волоска, голову, он, тяжело вздыхая, повторял:
— Святые угодники! Удастся ли нашим ребятам сковырнуть вражеский поезд?
Женщины думали, что старик обращается к ним, и растерянно молчали, пытаясь понять, что он говорит. Их переполняли страх и тревога. Старику было не по душе это молчание, сейчас он предпочел бы даже обычную пустую бабью болтовню. Понимая растерянность женщин, он начал их успокаивать: