— Дай-ка мне руку! — попросил он проходившего мимо Шилю.
— Что же это вы, товарищ командир? Сами же говорили, что надо беречь силы и соблюдать порядок.
— Ладно, ладно, давай!
Широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесие, Шиля протянул ему свою винтовку и, держа ее за ствол, помог командиру выбраться из снега. Отряхивая шинель, командир бросил на Шилю укоризненный взгляд: негоже, мол, делать замечания командиру батальона. Но у Шили на лице появилось такое ангельски-невинное выражение, что командир не выдержал и рассмеялся. Засмеялся и Гаврош, наблюдавший эту сцену сверху.
Завывала метель, снег залеплял глаза, упругий ветер мешал дышать. Гаврош оглянулся, чтобы посмотреть, как переносит подъем Хайка. Она шла, наклонившись вперед, навстречу ветру, лицо ее до самых глаз было обмотано толстым шерстяным шарфом.
Кони начали спотыкаться и падать, скользя по быстро обледеневающей тропе. Бойцы охрипшими голосами понукали измученных животных. Кто-то заметил, что на одном из вьючных седел плохо закреплен итальянский пулемет и его ствол бьет лошадь по голове.
— Ничего подобного! — закричал Шиля. — Просто эти пулеметы рассчитаны не на наших коней, а на итальянских, вот бедняга и не может никак приноровиться.
Все рассмеялись.
— Н-но!.. А ну вставай! — пытался поднять упавшую лошадь бородатый партизан. — Н-но, родимая! Ну давай!..
Упавшая лошадь вдруг судорожно рванулась, пытаясь встать. Звякнули, скользя по льду, подковы, но тяжелая поклажа тянула вниз, и животное, опрокинувшись на спину, заскользило к обрыву. Помочь бедняге было уже нельзя. С испуганным ржанием лошадь полетела в пропасть.
Но ничто не могло остановить партизан. Марш продолжался в прежнем темпе. Ночь казалась нескончаемой. Время словно остановилось. По колонне передали приказ идти осторожно, соблюдая полную тишину.
Хайка поскользнулась, упала, но, стиснув зубы, снова с усилием поднялась и заняла свое место в колонне. От долгой непрерывной ходьбы гудели ноги, мучительно ломило спину. Ни на минуту не отпускало острое чувство голода, вот уже несколько часов оно мучило ее. По мере того как они поднимались все выше в гору, в ней рождался и постепенно рос какой-то еще не осознанный, необъяснимый страх.
— Хайка! — позвал ее Гаврош.
Девушка откликнулась. Из-под закрывавшего рот шарфа голос ее звучал приглушенно.
— Как ты? Устала?
— Ничего, иду пока, — ответила она и тут же почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
— Не жалеешь, что пошла с нами? — неожиданно для самого себя спросил Гаврош.
— Нисколько, вот только...