В Китае все было более или менее удивительным, начиная с самого их присутствия там, на другом конце света, в стране, не превышающей размерами Соединенные Штаты, но населенной в четыре раза большим количеством людей. На их памяти представления о Китае приобретали разные формы: выдуманной земли умирающих от голода детей, крестьян с корзинами для сбора жемчуга, женщин-драконов, рикш, пиратов из комиксов; страны дружественной демократии под предводительством Чан Кайши и его очаровательной жены — невестки Сунь Ятсена; страдающих жертв злобных японцев и стойких союзников президента Рузвельта; страны, в послевоенные времена и времена «холодной войны» ставшей ареной гражданского противостояния, в которое президент Трумэн коварно отказался вмешиваться, в результате чего стойкие националисты проиграли коммунистам; наглухо закрытого бастиона враждующих политических сил; источника орд вражеских «добровольцев», обрушившихся на юг Кореи; мрачной массы роботизированного человечества, которая могла проглотить всех нас, получив толчок от событий на островах Куэмой, Мате или Формоза; толп красных гвардейцев, распевающих цитатник Мао во время «культурной революции», впоследствии горько спародированной западной контркультурой шестидесятых; затем, после визита Никсона и неуклюжих официальных тостов, снова союзника американцев против Советского Союза; после смерти Мао и разгрома «банды четырех» — пробной нивы для расцвета свободного предпринимательства; после триумфа прагматизма Дэн Сяопина — ненасытной пожирательницы американских рабочих мест и американских долларов; а теперь Китай приобрел образ грядущей сверхдержавы двадцать первого века с миллиардом тремястами миллионами фабричных рабочих и потребителей, кредитора прогнувшегося американского капитализма и его соперника в борьбе за истощающиеся мировые запасы нефти. Своим высоким, чуть задыхающимся голосом Сьюки кричала в аэропорту:
— Мы тут отлично повеселимся!
Их багаж еще не появился на скрипучем транспортере. Теперь им стали заметны стоявшие вокруг него другие американцы, напоминавшие лягушек, чьи глаза и ноздри виднелись над жижей, опоясывающей высохший пруд. Посреди суматохи их прибытия сопровождающий из туристского агентства, маленький новозеландец с болезненно-землистой кожей, чьи родители были миссионерами на Тайване и который вместе с ежедневным рисом с детства впитал мандаринский и кантонский диалекты китайского, а также японский язык, появился из какого-то прохода и, швыряя направо и налево невнятные обрывки слов, стал прокладывать путь для своей группы к ожидавшему ее автобусу. Три женщины вдохнули волнующий, пронизанный тусклым светом воздух, воздух Китая, остро приправленный неведомыми ароматами и недоступными их пониманию сообщениями глубинного мира, обращенного к туристам лишь своей поверхностью. Наполненный довольным, совершенно понятным бормотанием соотечественников, автобус после этого показался едва ли не слишком уютным — волнообразно текучие, растягивающие слова американские голоса, кокетливые «подшучивания», самодовольная интонация сверхдержавы прошлого века, пенсионеры которой с хозяйским видом устраивались в своих креслах, словно зрители в темноте перед началом долгого киносеанса.