Дорога из аэропорта была довольно свободной; на протяжении многих миль ее окаймляли молодые деревца и мигающие низко расположенные фонари, похожие на огни рампы. Город начинал постепенно обступать автобус освещенными узкими улицами и невысокими домами, крытыми красной черепицей.
— Хутуны[18], — произнесла Сьюки с переднего сиденья.
Под уличным фонарем, на стуле с прямой спинкой сидел мужчина, которого стригли; он был до подбородка завернут в простыню, как в обычной парикмахерской. Александре эта картинка, такая мирная и простая, показалась волшебной из-за простодушного отношения ее персонажей к улице как к комнате и такого же простодушного способа избежать арендной платы: все профессиональное оснащение уличного парикмахера сводилось к простыне и ножницам.
Должно быть, уже перевалило за полночь. Сидевшая рядом с ней Джейн заснула, ее хриплое дыхание было лишь слабым эхом египетского храпа, она напоминала посаженное в клетку маленькое животное, потерявшее реальную надежду сбежать. Будучи самой богатой из трех вдов, Джейн заказала себе отдельный номер, предоставив двум остальным жить вместе. Желание Джейн поселиться отдельно побудило Александру задуматься: а не храпит ли она сама — эта мысль ее смутила. Джим никогда не жаловался, но, с другой стороны, он часто бывал глух к ней, когда сидел за поющим гончарным кругом, погруженный в свои однообразные мужские мысли. Какому занятному испытанию подвергает нас Природа, каждый день лишая сознания и оставляя во сне беззащитными перед бог знает какими угрозами и неловкими положениями.
Отель нависал над округой, состоявшей из темных низких домов, как гигантский лайнер, очерченный рядами ярко светящихся иллюминаторов, — над угрюмыми волнами. В высоком, как башня, атриуме пианист, несмотря на поздний час, наигрывал мелодии из бродвейских мюзиклов для немногочисленных посетителей азиатского бара: задумчивую «Голубую луну», задорную «Зелень гор».
— О, мне нравится это безумное место! — воскликнула Сьюки. — Лекса, давай будем здесь счастливыми!
Она сменила Джейн рядом с Александрой. Джейн отошла в сторону и плюхнулась в одно из стоявших в вестибюле пухлых кресел, отстранившись от подруг, между тем как три их пути должны были соединиться.
Соединиться — вот что позволял им сделать Китай; на родине, где у каждой имелись свой дом и свои интересы, это было гораздо труднее. Они обедали и ужинали за круглыми столами, на каждом из которых стояла «Ленивая Сюзанна»[19], куда помещали глубокие пиалы с едой; шустрые официантки постоянно меняли их, ловко разнося охапками. Двенадцать — четырнадцать американцев за каждым столом набрасывались на горы лапши, овощей, кусков мяса, клецек (нежнейших скользких клецек — особенно) и ровных зерен риса, за неимением иных приборов орудуя палочками. Утренние и дневные экскурсии без возможности где-нибудь перекусить оставляли всех голодными, и требовались ловкость и проворство, чтобы ухватить себе порцию, прежде чем быстро опустошаемую пиалу унесут. Вечерами в своем гостиничном номере Александра и Сьюки час-другой использовали на подведение итогов дня, чтение и стирку белья, прежде чем сон смаривал их, как невинных детей, которые провели в играх весь день напролет. Дыхание Сьюки, несмотря на функционирующие всего на пятьдесят процентов легкие, не было шумным; более того, оно было настолько тихим, что в первые ночи Александра вставала с постели, склонялась над ней и прислушивалась, — желая убедиться, что подруга, как положено, вдыхает кислород и выдыхает углекислый газ. Она с трудом противилась искушению ласково погладить ее по волосам или коснуться светящегося кусочка обнажившейся на плече кожи, хотя иногда все же поправляла одеяло там, где Сьюки, сворачиваясь калачиком, сбрасывала его с себя. Позволь Александра себе чуть больше — и Джейн в соседнем номере учуяла бы это, взревновала, и их бесценному триумвирату пришел бы конец. Недостаток тройственного союза состоит в том, что двое могут сплотиться против одного.