«Быть может, она испытывает облегчение? — подумал Левандовский. — Быть может, эта смерть, что нередко случается, разрубила какой-то семейный узел, который никак не удавалось развязать? Она не пропадет без мужа. Портниха!»
Быть может, ей теперь легче будет справляться с дочерью — стройной девушкой, открывшей ему дверь. Грычер, которою свела с Кошухом в больнице общая беда, рассказывал о его семейных делах. Своевольная дочь, без особого прилежания учившаяся в чертежном техникуме, спасалась под крылышко мягкого, вялого отца от категорических требований матери. Видимо, плакать в этом доме будет дочь, а не мать.
Поручик прервал свое повторное сообщение на полуслове. Сейчас ее черед спрашивать, высказаться, хоть посетовать на судьбу. Но женщина молчала. Свет, падающий из окна, подчеркивал ее замкнутость, ее каменное спокойствие. Ее жестокое, как ему показалось, равнодушие.
— Мы начали следствие. Время не терпит. Вы в состоянии ответить на несколько вопросов?
— Сейчас?… — Она сказала это удивленно.
— Если вам трудно…
— Спрашивайте, — тихо произнесла женщина. — Могу я позвать дочь?
Однако, прежде чем он мог выразить согласие, женщина передумала.
— Нет, нет, — смятенно проговорила она, — еще успеется… Спрашивайте!
Сначала она подтвердила уже известные милиции факты: свое пребывание в гостинице «Сьвит», часы приезда и отъезда, приход журналиста, разговор с доктором. Кто еще заходил к мужу?
— Он сказал, что приходили несколько человек, были с верфи. Обещали дать машину. Но я советовала ему отказаться от машины… Видите ли, — впервые за время этого чересчур спокойного разговора Левандовский уловил в ее голосе иную нотку, — видите ли… я боялась машины. Опять будет катастрофа…
— Будет?
— Теперь-то уж не будет. Они расправились с ним по-другому. Но ведь тогда, на шоссе, его хотели убить!
— Кто? — Поручик захлебнулся от возбуждения.
— Ох, это давняя история! Он всегда был замкнутый, скрытный, ничего не говорил, точно я ему чужая. Но тогда он стал сам не свой, ходил как в воду опущенный…
— Пил?
— В жизни не пил. Никогда я его не видела пьяного. Пива с товарищами, бывало, выпьет, а больше ничего. Я тогда не выдержала, спросила, что с ним сделалось. Он три дня молчал. Потом сказал. Накрыл он вора у них на заводе. И тот пригрозил, что, если он хоть словечком обмолвится, ему несдобровать… Муж не знал, как быть. Заявить или промолчать…
— А вы?
— Интересно, что бы вам посоветовала жена? Мало ли воруют? А ему своей шкурой расплачиваться? Я хочу спокойно жить. Я кусок хлеба всегда заработаю, и в такие истории нам незачем впутываться! — и ее голос звучал теперь пронзительно, в нем слышалась злоба. — Лишь бы сам не воровал! А тут не видел, не слышал — и дело с концом! Да они ему, видно, не поверили. Наехали на него сзади, на повороте, думали прикончить. И прикончили…