— Есть адрес ее? — спросил Ефим.
— Есть... Но я не пойду к ней.
Ефим изумился.
— Почему?
— Не хочу... И, пожалуйста, не расспрашивай.
Валентину не хотелось, чтобы Ефим был посвящен в их отношения с Галиной. Астанин еще и сам не знал, насколько они крепки. Ясно сознавал Валентин лишь одно: согласившись ехать после демобилизации с Ефимом Горлянкиным в Ельное, он имел в виду, конечно, и то, что Ельное от Шахтинска всего лишь в сорока километрах, а это, пожалуй, даст возможность подружиться с Галиной по-настоящему.
Выручил их пожилой мужчина, возвращающийся домой на окраину города с завода.
— Что, солдатики, мерзнем? — улыбнулся он, проходя мимо.
Ефим не без умысла ответил:
— Думаем, где бы погреться перед дорогой.
Мужчина остановился.
— Погреться? Ну, айда за мной. Солдата погреть я рад.
Вскоре товарищи сидели в теплой комнате гостеприимного хозяина и пили вместе с ним горячий, приятно согревающий чай.
И вот Ельное.
По узкой тропке, протоптанной в снегу от раскатанной посреди улицы дороги к низким воротам пятистенного бревенчатого дома, Ефим Горлянкин не шел, а почти бежал, и Валентин едва поспевал за ним. И все же, когда он вошел в открытую настежь Ефимом калитку, тот уже стоял на крыльце и стучал кулаком в дверь.
— Маманя, открой! Я — Ефим!
— Ефимушка!..
Прямо из распахнутой двери на шею Ефиму бросилась женщина. Вздрагивая от слез, она судорожно водила пальцами по плечам одетого в шинель сына, словно не верила, он ли это.
— Здравствуй, маманя! Ну, ну, перестань...
Он повел плачущую мать в избу. Валентин умышленно долго отряхивал от снега и без того чистые сапоги, не желая мешать чужому счастью. Вот так, наверно, встречала бы и его после армии родная старушка-мать. Валентин сильно застучал носком сапога о твердую, как железо, кромку доски, но боль от ударов почувствовал лишь тогда, когда услышал голос Ефима:
— Ты чего копаешься, проходи.
Переступив порог, Валентин замешкался, окидывая взглядом комнату. «Богато живут», — мельком отметил он. Ковры на стенах, дорожки на полу, тончайшая сеть тюля на окнах, темно-коричневая добротная отделка дивана, стульев, этажерок и шкафа — все это сразу бросилось в глаза.
Сзади подтолкнул Ефим:
— Ну, горе луковое, ты что как красная девица, — он потянул рюкзак со спины Валентина. — Раздевайся да знакомься с нашими.
— Давай-ка, сынок, сюда шинелишку-то... — засуетилась около Астанина мать Ефима, все еще всхлипывая и сморкаясь в передник. Валентин едва снял шинель, а Ефим уже тянул его дальше, во вторую комнату, дверь в которую была скрыта двумя половинками золотисто-красного плюша. На ходу оправляя гимнастерку, Валентин быстро вошел туда за Ефимом и сразу остановился: не более как в двух шагах от него стояла молодая девушка. Даже на первый взгляд ее сходство с Ефимом было очевидно: их роднила, пожалуй, эта особенная продолговатость лица, с которой гармонировал и прямой нос, и резкая линия рта, и, особенно, округлые светлые глаза.