Три офицера терпеливо ждут. Сергей за спиной Егорова энергично делает знаки.
– Могу я взять с собой денщика?
– Извольте! – пожимает плечами полковник.
– Я согласен!
Штабс-капитан жмет мне руку. Ладонь у него маленькая, но пожатие сильное. Козыряю и выхожу. Следом вылетает Рапота.
– Павел, как я рад! Опять вместе!
Угу. Надеюсь, князья близ отряда не водятся. Появляется Егоров.
– Документы готовят, поторопитесь со сборами, господин прапорщик! Автомобиль ждет.
Нам собраться – лишь перепоясаться.
Представьте большую калошу с острым мыском. Только калошу не резиновую, а выклеенную из деревянного шпона. Называется она "гондола". В калоше достаточно места для двух человек (второй сидит за первым) и мотора "сальмсон". Мотор позади, потому что винт толкающий. Снизу к калоше приделано полотняное крыло, еще одно парит над гондолой. Фермы из тонких труб бегут от корпуса назад и заканчиваются хвостовым оперением. Калоша имеет шасси – четыре колеса, причем, передние, как у велосипеда, со спицами. Это "вуазен" – боевой самолет Российской Империи, разведчик и "бомбоносец" в одном лице. Лучший на сегодняшний день самолет. Истребителем "вуазен" пока не считается – по причине отсутствия такого понятия как "истребитель".
Удивительно, но эта калоша летает. Сергей уверяет, что замечательно. В доказательство меня усаживают позади поручика Рапоты, он заводит мотор. Калоша, подпрыгивая, бежит по полю и взмывает в воздух. "Взмывает" – это слишком оптимистично, правильнее сказать: вползает. Крейсерская скорость чуда конструкторской мысли – сто километров час, до которых еще нужно разогнаться. Мотор за спиной ревет, радиаторы охлаждения высятся над моей головой, как крыша дома. Если в них попадет пуля, мне будет хорошо. Тепло и сыро. Даже слишком тепло…
В детстве я часто видел сон. Я на высокой фабричной трубе, на самой верхушке. Как я попал туда, непонятно, но теперь лихорадочно пытаюсь слезть. В результате срываюсь, падаю – и просыпаюсь. Примерно такое же чувство сейчас. Я не страшусь самой смерти, но мне важно, какой она будет. Падать с высоты жутко…
Рев мотора не дает возможности делиться чувствами. В гондоле летящего аппарата общаются записками. Блокнота с карандашом у меня нет, остается расслабиться и получать удовольствие. Осторожно выглядываю за бортик. "Вуазен" кружит над аэродромом. Хорошо видны огромные палатки-ангары, домики для военлетов и казарма нижних чинов. Рядовых и унтер-офицеров у нас много: механики, мотористы, водители грузовиков, денщики офицеров и просто солдаты – ставить и снимать ангары. Аэроплан положено хранить в сухом месте – от влаги намокают полотняные крылья, да и дерево обшивки коробится. Лак, которым они покрыты, не спасает. Потому аэропланы не летают в дождь, опасаются заходить в облака: крылья намокнут, аппарат упадет. Чудо техники! Другой нет. Это первая война, в которой авиация воюет.