- Полосуй на куски.
Сынок разделся, подсел к столу и принялся неторопливо резать сало на мелкие дольки, крутя головой, прислушиваясь к голосам снаружи. Вошли жена Петра и крепкий молодой мужик, видимо побритый недавно, потому что кожа лица была чиста и даже блестела, точно смазанная жиром.
Он присел на коник, рядом с Сынком, и тот как-то невольно вздрогнул, быстро и пристально посмотрел, как ожег его взглядом. Мужик этот был приветлив ко всем незнакомым. Он протянул руку, пожимая, сказал:
- Никита, по колодкам мастер...
- Он хочет у тебя и на женскую ногу, и на мужскую, - пояснил Петр, присаживаясь, хватая бутыль. Жена его, подвигая ведро к печи, недовольно сказала:
- Черт какой! И где нашел пьянку?.. Ат, уж пьяницы так пьяницы, не разминутся.
Петр засмеялся, и Никита ухмыльнулся, облегченно двинул губами Сынок:
- А ты с нами за компанию...
Присмотрелся к лицу женщины, миловидной все еще по-девичьи, с нежным румянцем, с густой косой, выпавшей из-под платка. Женщина не отказалась, скинув кожушок, подвинула скамейку к столу, разглаживая щеки, пристально глянула на Сынка, на кольца его серебристых волос.
- Ишь ты, - проговорила как-то затаенно-ласково. - В кольчиках каких покупатель. Точно херувимчик. Как в церкви...
Мужики засмеялись, Никита, качая головой, проговорил вроде укоризненно:
- Сравнила ты, Авдя, с херувимчиком... Вот уж подогнала, прямо как башмак на колодку.
Авдотья вскинула голову на полати, крикнула кому-то из трех ребятишек:
- Васька, ну-ка ставь самовар. Да еще дров набери. В подтопок надо кинуть... Ишь, заворачивает к ночи. Дышать даже нечем.
Она выпила вместе со всеми. Как-то просто и вместе с тем изящно вскинула на пальце кусочек сала, положила в рот.
Мужики закрякали, заухали и тоже склонились над кусками хлеба, сала. Загорланили, заплескали руками друг друга по плечам, как петухи крыльями. Вырастали на пороге другие мужики, привлеченные светом и гулом, подсаживались, тоже крякали над кружками и тут же вроде начинали топать валенками мерзлыми, лезли тоже обниматься к Сынку, а он пихал их прочь, и все озирался, и все порывался бросить к черту всю эту свору и бежать в поле, в пургу, куда глаза глядят. Но сидел и клонил тяжелые веки, облизывая сохлые губы, временами прислушивался, улавливая хруст шагов под ногами агентов, и успокаивался, тянулся к кружке.
Усталость и вино взяли свое. Сынок закрыл глаза на чуть лишь, а открыл - вокруг была уже темнота, и в темноте, рядом на полу, он ощутил груды спящих тоже мужиков, вчерашних гуляк. Откинул постельник, как видно накинутый на него заботливо Авдотьей, и сел на полу, хрипя и кашляя задушенно и мучительно долго. Кончил кашлять, и тут в избу шагнула высокая черная тень человека. Он прошел мимо Сынка, пригибаясь, разглядывая лежащих. Второй - пониже, третий...