Как-то на доске объявлений появилось сообщение: нас посетит великий шахматист, непобедимый гроссмейстер Иванов-Бельгийский. После рассказа о своем пути к вершинам шахматного Олимпа он даст сеанс одновременной игры. Разговоры об этом охватили весь институт. В каждом закутке разбирали знаменитые партии Иванова-Бельгийского, анализировали его стиль. Из недр письменных столов были извлечены пыльные доски и комплекты фигур. Шахматному вирусу поддались не только мужчины.
Уже не помню, что толкнуло меня на авантюру, но моя фамилия оказалась в списке желающих принять участие в сеансе одновременной игры. Сразу оговорюсь: в последний раз я сидел за шахматной доской классе в третьем, так что о том, как ходят фигуры, имел довольно смутное представление. Сей дерзкий шаг я предпринял исключительно в расчете на свое шестое чувство — телепатию. Не имея практических навыков и абсолютно не зная теории, я надеялся строить защиту — о нападении я и не помышлял! — опираясь на богатый опыт противника, «читая» его замыслы.
И вот настал тот знаменательный день. К шести часам вечера конференц-зал был забит до отказа. Гроссмейстер как уважающая себя знаменитость позволил себе опоздать на сорок минут, но ни один из любителей шахмат не роптал. Когда Иванов-Бельгийский наконец появился на сцене, зал взорвался овацией. Тощий гроссмейстер принял причитающуюся дозу народного восхищения, затем толкнул вялую полуторачасовую речь. Около восьми на сцене установили шесть столов. Место за одним из них предстояло занять мне. Терпеливая публика затаила дыхание в предвкушении грандиозного зрелища. Пока соперники рассаживались, шахматный гений подкреплялся за кулисами кофе и бутербродами с красной икрой. Слегка «заморив червячка» и повеселев, Иванов-Бельгийский снова вышел на сцену и деловито потер руки.
— Тэк-с, начнем, — произнес он.
За столиком справа от меня сидел Апоносов, большой, грузный человек с бровями, напоминающими крылья орла, — тот самый начальник футбольного феномена Завмагова; слева ерзал очкарик по фамилии Пепсиколов, из патентно-лицензионного отдела.
Сеанс начался. Иванов-Бельгийский легко порхал по сцене (потом я узнал, что кофе-то был с коньяком) и, снисходительно ухмыляясь, ловко передвигал фигуры. Игра шла быстро. Пятеро его партнеров пыхтели, краснели, бледнели, морщили высокоинтеллектуальные лбы. Шестой, то есть я, копался в мозгах шахматной звезды. К величайшему моему удивлению, сама игра была там вовсе не на первом месте. Гроссмейстер думал о красной икре, бразильском кофе и предстоящей поездке в Буэнос-Айрес. Играл он в основном руками, а не головой. В его памяти был зафиксирован целый ряд комбинаций, порой довольно сложных, которые он автоматически извлекал и использовал по мере надобности. Причем все они были позаимствованы у других шахматистов, может, менее Удачливых, но зато более богатых оригинальными идеями. Короче, гроссмейстер был просто ловким (в хорошем смысле слова) малым, виртуозно владевшим техникой игры, но далеким от шахмат как искусства.