«В одну из ночей мы убедились, что наши пулеметы промерзли насквозь. И если бы тогда русские надумали нас атаковать, они взяли бы нас тепленькими».
Анемичные пальчики немецких танковых группировок продолжали неумолимо тянуться к Москве. 2 декабря у себя в тылу 6-я танковая дивизия вдруг обнаружила русских десантников. Русские бомбардировщики сбрасывали грузы для партизан, заодно решили сбросить парашютистов. Автоколонна в тылу немцев была обстреляна у моста через речку в Клусово, а в это время передовые части дивизии вышли к деревне Кулово. 3 декабря 1-я танковая дивизия овладела населенным пунктом Белый Раст. До Кремля оставалось всего 32 километра.
Труднее всего приходилось мирным жителям, зажатым в тиски между немцами и отчаянно сопротивлявшимися частями Красной Армии. Морозы в те дни достигали минус 40 градусов. Вот что вспоминает Йозеф Дек из 71-го артиллерийского полка:
«Буханки хлеба приходилось рубить топором. Пакеты первой помощи окаменели, бензин замерзал, оптика выходила из строя, и руки прилипали к металлу. На морозе раненые погибали уже несколько минут спустя. Нескольким счастливчикам удалось обзавестись русским обмундированием, снятым с отогретых ими трупов».
Мирное население районов, где шли бои, подвергалось форменному разграблению. Голодные, замерзшие немецкие солдаты, словно стая хищников, набрасывались на все съестное и теплые вещи. Валентина Юделева-Раговская вспоминает, как 23 ноября немецкие танки вползли в Клин. Их семья пряталась в погребе, «все были насмерть перепуганы». Потом по крышке погреба замолотили кованые сапожища немецких солдат. «В погреб спустился один с гранатой в руках и заорал: «Вон! Все русские — вон!» Потом они стали требовать: «Матка, давай хлеб и цукер!» и еще причмокивали при этом. Мы сберегли для детей пару брюквин и две буханки хлеба. Пришлось отдать». Одну буханку они слопали тут же у нас на глазах, а вторую солдат швырнул наверх своим. «Выбравшись из погреба, я увидела, что их на улице сотни три. Они натаскали стулья, столы, табуреты из соседних домов и стали разводить костры, чтобы согреться. Потом они стали требовать у нас мясо и воду». Солдаты забрали у Раговской двух кур, тут же свернули им шею и стали жарить их на огне костра, даже не ощипав. «Едва перья обгорели, как они набросились на этих кур!» Когда женщина пожаловалась на них командиру, тот, не моргнув глазом, отрезал: «Немецкий солдат чужого не возьмет!» Когда же немцы забили их единственную корову, это уже означало для семьи, по сути, голодную смерть. «Мы только и жили благодаря этой корове, она давала молоко, — продолжает Раговская. — Потом я сидела у ее ободранной до костей туши и горевала».