Около девяти вечера позвонил Шелуденко. Громов предчувствовал: то, чего они и ждали и боялись, должно было произойти сегодня. Предугадывал и смысл приказа. А все же выслушал его из уст майора, еле сдерживая волнение.
— Ночью всем войскам, находящимся в нашей полосе обороны, приказано скрытно оставить ее. — Шелуденко прокашлялся, видно, и ему этот приказ давался нелегко, и продолжал уже несколько тверже. — У твоего дота остается лишь маневренная рота прикрытия. Сколько там у Рашковского в строю?
— Вчера вечером у него насчитывался двадцать один боец.
— Это еще по-божески. Передай Рашковскому, что он обязан держаться, прикрывая тебя с тыла и флангов, сутки. Его подразделение придается гарнизону дота. Следующей ночью, то есть через сутки, нам разрешено оставить доты и прорываться к своим. Нужно ли объяснять, насколько сложно будет воспользоваться этим разрешением?
— Никак нет, товарищ майор.
— Значит, сообщи всем, кому можешь, а те — пусть передадут своим соседям… До трех ночи в долине реки не должно остаться ни одного лишнего бойца. Сегодня они еще сумеют проскочить. Сегодня еще сумеют. Но максимальная скрытость отхода… А ты в это время, наоборот, шуми. С пользой, конечно. Боеприпасы у тебя есть, так что…
— С боеприпасами пока неплохо. С продуктами — тоже. Пошлю нескольких бойцов за дровами для кухни — и можно воевать.
— За дровами? Слушай, Громов, ты что, завтра ночью не намерен прорываться?
— А стоит ли? Зачем идти на верную смерть, когда можно сражаться? Тем более что возможность для этого есть.
От этих его рассуждений Шелуденко буквально опешил. Он ожидал жалоб на судьбу, стенаний, зависти по отношению к тем, кто уже этой ночью окажется километров за десять от линии фронта.
— Ну что ж, приказ ты получил… — тяжело задышал в трубку комбат. — Но, кроме того, я хотел бы, чтобы ты остался жив, Громов. Ты — хороший офицер. А война, помяни мое слово, будет долгой. И ты бы еще ох как послужил-пригодился этой армии. Вот так, петрушка — мак зеленый.
— Спасибо за высокую оценку, товарищ майор.
— Да разве это оценка?.. Чуть не забыл: раненых сдай. В двадцать три ноль-ноль их будут ждать машина и повозки. Там, где обычно. И еще… Ты о медсестре своей говорил… Думаю, что сутки вы продержитесь и без нее.
— Она будет сопровождать раненых, товарищ майор. Уже решено.
— Это противоречит приказу о том, что ни один боец гарнизона не имеет права покидать дот раньше указанного срока, зато по-мужски. Поддерживай связь, подбадривай соседей. Веселее будет. Все, держись, Беркут.
После разговора с Шелуденко Андрей сразу же связался с КП батальона. Но трубку взял Рашковский. Единственный офицер, он уже командовал там по праву старшего по званию. Сообщение об отходе встретил возгласом «Ну, наконец-то!», и лейтенант вынужден был напомнить ему, что приказ касается только бойцов батальона и роты Горелова. А он, старший лейтенант Рашковский, со своими бойцами еще сутки обязан держать оборону.