Как только ожили орудия «Беркута», тотчас же начался и обстрел дота. Было ясно, что немецкие артиллеристы пытаются отвлечь огонь на себя, чтобы помочь понтонерам, но «гайдуки» Крамарчука не обращали на них внимания. Уловив интервал в выстрелах немецкого орудия, они успевали сделать по выстрелу и прикрыться заслонками, а затем, переждав за их толщей град осколков, вновь принимались за переправу и ведущую к ней дорогу.
— Какого черта ты их дразнишь?! — заорал в трубку Рашковский, когда один из вражеских снарядов упал на его позиции. — Ты же зря губишь моих людей! Кому нужна эта твоя пальба?! Хочешь показать, что воюешь?!
— Я действительно воюю, Рашковский, — спокойно ответил Громов. — Это очевидная вещь. По пустякам прошу не отвлекать.
— На таких идиотов-служак эти их укрепрайоны и рассчитаны. Но кто похитрее, тот уже спасает свои шкуры.
«А ведь это у него не от страха исходит, — впервые серьезно задумался Андрей над поведением старшего лейтенанта. — От шкурности его». «Да хранит Господь твой окоп от труса» — тост отца. Полковник Ростислав Громов произнес его на небольшой офицерской вечеринке в честь присвоения сыну звания лейтенанта. Только сейчас Андрей понял, что это, собственно, и не тост вовсе, а отцовское благословение. Заклинание.
Когда минут через двадцать Андрей связался с дотом Томенко, сержант радостно сообщил, что фашисты отступили к берегу.
— В четыре орудия — оно, ясное дело, легче. Да и пулеметы помогли.
— В четыре? Третье — твое, откуда взялось еще одно? — не понял Андрей.
— Так ведь помог сосед слева, 118‑й дот.
— Как, он все еще жив?!
— Уже сутки в полном окружении.
— Вот именно!
— И вроде молчал. А тут вдруг… Трое их там осталось. Всего трое из двадцати девяти. Все раненые.
— Что ж, — вздохнул Громов, — нам с тобой еще только предстоит испытать все это на себе. Передай им привет из 120‑го. Пусть держатся. Они геройские парни, так и скажи им.
К одиннадцати вечера немцы перенесли огонь на территорию, прилегающую к консервному заводу и доту «Сокол»; город тоже обстреливали почти непрерывно. А здесь, возле «Беркута», почему-то все затихло. Но именно это затишье сразу же насторожило Громова: а если фрицы всего лишь усыпляют бдительность?
Тем временем, воспользовавшись затишьем, начали — по два-три человека, засыпая свои окопы, — отходить бойцы батальона. Узнав об этом, весь гарнизон дота вышел на поверхность, и почти каждый пехотинец подходил к беркутовцам, стараясь хоть чем-нибудь поделиться: кто-то отсыпал махорки, кто-то оставил пару патронов, а какой-то пехотинец в тельняшке даже расщедрился на гранату. Точно так же прощались они и с бойцами Рашковского, готовящими позиции в небольших, углубленных ротой Горелова окопах-пещерах на террасе за дотом. Место это было удобно тем, что сверху пещеры прикрывались каменными сводами-козырьками, и каждый из таких окопов тоже напоминал своеобразный дот. Однако сейчас никто из «батальонных» им не завидовал. По существу, люди готовили собственные могилы.