Он стоял перед Громовым — высокий, сутулый, до измождения худой, весь какой-то несуразный в нескладности своей несолдатской и даже немужской фигуры, и по-старчески горбился. Даже докладывая о своем прибытии, он смотрел в пол и, покашливая, нервно передергивал плечиками-дощечками, с которых шинель свисала, словно с вешалки.
— Ну, что случилось, красноармеец Сатуляк? — как можно вежливее спросил лейтенант, прохаживаясь перед ним. — Я ведь видел вас во время тревоги. Понаблюдал за вашими действиями. Все было в норме. Действовали не хуже других.
— Не могу я, товарищ комендант, в этой могиле. Не могу — и все. Хоть стреляйте. Или самому застрелиться.
— А что, это не исключено. На фронте, красноармеец Сатуляк, такое тоже возможно. Трусов и прочих «отказников» здесь расстреливают. Перед строем. Как, впрочем, и самострелов.
— Дак с молодости у меня это… Когда-то, еще в детстве, меня в пещере присыпало. Тут у нас, знаете, карстовые пещеры… ну, пошли мы с дружком… Он раньше почувствовал опасность и был ближе к выходу. Вот и выскочил. А я, значится, остался… Откопали уже еле живого. С того времени, где бы ни оставался один, пусть даже в закрытой комнате, сразу начинаю задыхаться…
— Что же вы сразу не сказали об этом?! Еще тогда… Когда вас зачисляли в состав гарнизона?
— Да говорил я, говорил… Объяснял. Но офицер, вот вроде как вы… Еще и пригрозил: «Ты мне эти отговорки брось! Где приказано, там и будешь служить».
— Если подходить сугубо по-армейски, в принципе так оно и должно быть, — признал лейтенант.
— В первые дни я почти все время на посту стоял, у входа, старшину упрашивал и… стоял. А ночью старался подольше бывать на улице или укладывался у амбразуры. Но это сейчас. Когда еще можно выходить. А потом? Бои начнутся — могу не выдержать.
— То есть как это вы «можете не выдержать», красноармеец Сатуляк? — незло, а скорее удивленно переспросил Громов. — Побежите сдаваться в плен, что ли?
— Нет, — вобрал тот голову в плечи-крылышки. — В плен — нет. Да и кто меня из дота выпустит?
— Это точно.
— А только не выдержу я. Всякое может статься. Отпустите меня, товарищ комендант. Переведите в другой взвод. Там, в окопах, я хоть человеком себя буду чувствовать, а не скотиной, насмерть перепуганной, на бойню приведенной.
— Хватит причитать. Вы же солдат… Просто не хотите взять себя в руки, набраться мужества, чтобы перебороть… Ведь, наоборот, в доте вы защищены от бомб, снарядов, пуль. Вон, Конашев как хандрил. Но ничего, во время тревоги пересилил себя, в роли заряжающего действовал нормально.