— Слушай, лейтенант, кажется, немцы готовятся к переправе.
— Какое «готовятся»?! Они уже посреди реки!
— Как… посреди реки?! — не понял Родован. — Они пока еще на берегу. Как раз напротив острова суетятся. Сам я их не вижу, но с НП пехоты сообщают.
— Ах вот оно что! Значит, у тебя тоже! Те, что прут на меня, очевидно, всего лишь приманка. Отвлечь, втянуть в драчку.
— Главное для них — зацепиться за остров.
— Пусть цепляются. Будем расстреливать из всех орудий. — Громов вдруг почувствовал, что дух бесшабашности, которым зарядил его Крамарчук, заставляет изменить привычной манере общения. — На меня уже прут до тридцати лодок. По-моему, резиновых. Доложи Шелуденко, а я пока займусь ими. Кожухарь, дай КП береговой линии.
Командир батальона, занявшего позиции в секторе обстрела «Беркута», уже, похоже, ждал его звонка.
— Почему молчишь, 120‑й?! Ведь за берег зацепятся! Что тогда?!
— Я ударю по задним. И буду гнать. А потом прижму пулеметами у берега. Дальше ваша забота, капитан.
— Ты лодки дырявь, «Беркут», лодки!
— Понял. А ты все понял? — обратился он к Крамарчуку, как только положил трубку.
— Сейчас мои гайдуки припудрят их, ни любви им, ни передышки…
— Дзюбач, до того, первого ряда лодок дотянешься?! — снова взялся Громов за телефон.
— Попробую, комендант.
— А метрах в двадцати от берега переходи на второй ряд. Пусть первым занимается пехота.
В ту же минуту заговорила вражеская артиллерия. Она ударила по всему участку из сотен пушечных и минометных стволов, разрушая, перепахивая и выжигая на этом берегу все, что еще цеплялось за жизнь.
«Где же они набрали столько стволов — против двух наших потрепанных дивизионов? — с тоской подумал Громов, оглядывая в бинокль склон долины. — И куда запропастилась наша авиация? Немцы уже второй день копошатся на противоположном берегу, и ни одного нашего авиаудара!»
— Огонь, Крамарчук, огонь! На артиллерию противника внимания не обращать! Подавляй десант!
Между очередными взрывами он уловил, как вслед за орудиями артиллерийской точки заработали на длинных очередях и все три пулемета Дзюбача.
— Преграждай им путь, старшина! — крикнул Громов в трубку, которую уже не выпускал из рук. — Смертно преграждай, понял?!
Утренний туман был словно бы разорван снарядами на клинья да причудливые косматые полосы, и Громов отчетливо видел, как между этими космами взлетали на гребнях фонтанов и переворачивались лодки, как барахтались в воде люди. Река буквально закипала от взрывов, пулеметных трасс и ружейных залпов, и первые лучи солнца, пробивавшиеся откуда-то из-за горизонта, уже не окрашивали Днестр в привычный розоватый цвет июльского утра, а сразу же рассеивались по гребням взрывов красновато-свинцовыми бликами.