Громову уже казалось, что бой выигран. Так оно и было бы, если бы из окопов и из-за береговой линии не нахлынула новая волна наступающих. На какое-то время она буквально захлестнула тех, что залегли, но поднять и унести их вместе с собой так и не сумела. Именно в эти минуты артиллеристы дота метко, один за другим, положили два снаряда в самую гущу врага. Заработал и откуда-то взявшийся на гребне склона пулемет.
Почувствовав, что ситуация меняется к лучшему, Рашковский и Горелов сразу же начали поднимать своих солдат в контратаку. Вместе с ними подхватился и кое-кто из бойцов гарнизона, хотя от их командира приказа контратаковать не было. В то же время появилась довольно жидковатая цепь возле еще не захваченных врагом окопов батальона…
«Что они делают?! — изумился Громов, увидев все это. — Зачем?!» Он даже крикнул своим: «Назад! Залечь!» Но, поняв, что уже поздно, что теперь нужно во что бы то ни стало поддерживать атаку бойцов прикрытия, тоже вскочил и с криком: «Гарнизон, в атаку!» — помчался по склону, навскидку, над головами красноармейцев, поливая немцев короткими очередями. Однако пулеметчики сразу же умолкли, боясь перебить своих, а плотность огня контратакующих была ничтожной, поскольку стрелять на бегу из винтовок было неудобно, а в контратаке — еще и опасно.
Этим и воспользовались немцы. Рассыпавшись по склону и пятясь к окопам, они встретили их свинцовым ливнем своих шмайсеров.
— Залечь! Всем залечь! — скомандовал, падая за валун, Громов, когда последние фашисты, поддерживаемые своими из окопов, начали отстреливаться, уже отползая. Он понял, что контратака не удалась и теперь нужно было спасать солдат.
Правда, несколько наиболее отчаянных бойцов все же успели пробиться к окопам. Однако стать «ангелами победы» им не суждено было — гитлеровцы сразу же скосили их, ибо плотность огня на этом пятачке плацдарма действительно оказалась неимоверной. К тому же из-за прибрежного холма немцев начал прикрывать пулеметчик.
— Назад! Офицеры, отводите бойцов!
Он слышал голос Рашковского, который снова пытался поднять своих в атаку, но бойцы тоже поняли всю губительность этой затеи, залегли и, повинуясь командам Громова и инстинкту самосохранения, начали отползать к воронкам, за камни, в овражек…
— Куда? Какого черта?! — воспротивился Рашковский, тоже залегший за камень. — Смять их! Выполнять приказ!
Однако в доте поняли маневр Громова и, как только пехота отползла, снова заговорили орудия «Беркута», ожили пулеметы. И хотя, выпустив по пять-шесть снарядов, пушкари вынуждены были перенести огонь на реку, где от противоположного берега готовилась отойти новая волна десанта, пулеметы буквально втиснули оставшихся фашистов в окоп, не давая им высунуться. А это уже была совершенно иная ситуация. Совершенно иная. Вот теперь не грех поднимать людей.