Арбалетчики, годами дремавшие на входе-выходе Мурла, все-таки проснулись. Их было только двое, арбалетам у них тоже полагалось бы быть поновей, да и самим бы им не вредно уйти на покой. Кармоди и Мак-Грегоров они не любили, но туго помнили две из своих обязанностей: в озеро нельзя никому, потому что граф в него прыгать иногда изволит, зашибить может, и тем более никому не положено пробираться к хатке подскальной узницы, дуры Европы. Стрелять, что ли, не стрелять, что ли? Не сговариваясь, бобры решили стрелять, но — промазать.
Одна стрела в воздухе все-таки пропела слишком близко от лодки, на излете попавши в весло Астерия. Тот мельком глянул: не человеческая, наконечник деревянный, обгрызен бобриными зубами, и сделал знак, по которому Варфоломей встал во весь рост и прицелился из «Кумая» в затылок своему же впередсмотрящему, — в одно мгновение бобер-спутник превратился в бобра-заложника, что дальнейшую стрельбу напрочь исключало, Астерий знал про обычай кровной мести не хуже арбалетчиков.
— И бобру шубу! Соболью… — восторженно заорал мальчик со дна лодки. Но дедушка Федор уговорил повременить: все-таки одна шуба у дяди бобра уже есть, не так разве?
Круглое озеро Мурло не имело в поперечнике и двух верст. Следуя правилам, Астерий плыл вдоль берега, по часовой стрелке, не слишком приближаясь к отвесной скале, под которой, в довольно глубоком гроте, доживала бесконечные свои дни старуха Европа. К счастью, старуха спала, и телефон на груди Гаспара молчал. Наконец, лодка достигла настоящего причала возле будки с единственным окном. Над причалом бледной позолотой светилась надпись «ТРИЕД». Даже всеведущий киммерийский академик прибыл в сектантский город впервые.
— А тут правда змеи? — боязливо прижимая мальчика к груди, спросила Тоня академика.
— Правда, — ответил Гаспар, перелистнув несколько страниц в записной книжке, — Вот: амфисбена уральская, фарей мурластый, ехидна рифейская, кенхр киммерийский жирный… Только вы не бойтесь их, вы же огурцов не опасаетесь, если в теплицу заходите. Змей тут берегут, разводят, особенно этого их жирного — кенхра. Вот, еще у них какой-то якул деликатесный есть, но это я уж и не знаю, что такое, боюсь, его уже и съели подчистую. Так что если где вы тут змей встретите, то только на рынке или на обеденном столе.
На берег сошли все, кроме бобра и Астерия. Городком и немногочисленными окрестными фермами, без помощи воды, на голом камне выращивающими морскую капусту, управлял некий Тарах Осьмой, сын Онисифора и Манефы, знаменитой змееедицы, — ересиарх, полновластный хозяин более чем тысячи человеческих душ, съевший на своем веку столько змей, сколько обычный человек ни в страшном сне, ни в серпентарии Московского зоопарка не увидит. В ведении Тараха находился и гелиограф — аппарат, без которого общение с замком Палинского, — а до того было несколько верст по вертикальной прямой, — не представлялось осуществимым. Гелиограф был виден с пристани: большое вогнутое металлическое зеркало глядело на восточные скалы с крыши двухэтажного строения.