Купец иноземец Меер 300 червонных.
Капитан Альбрехт долгу своего на мне уступил 120 рублей.
Сын «игуменьи», князь Василий Ржевский, закладныя мои серьги в 100 рублях отдал безденежно, в то время, как имел дело с князем Хованским.
Посол в Китае, Лев Измайлов, по приезде оттуда, подарил три косяка камки да 10 фунтов чая.
Петр Салтыков – старый недорогой возок.
Астраханский губернатор Волынский – полпуда кофе.
Великий канцлер граф Головкин – двадцать возов сена.
Князь Юрий Гагарин – четыре серебряных фляши.
Князь Федор Долгоруков – полпуда кофе.
Князь Алексей Долгоруков дал, по моему прошению, старую коляску, да шестерик недорогих лошадей.
Светлейший князь Меншиков на имянины подарил мне маленький перстень алмазный, а потом 50 четвертей муки.
Его высочество герцог Голштинский – два флеровых платка, шитых золотом, и ленту».
Не менее обильна была жатва генеральши с прекрасного пола. Ей презентовали:
«Купчиха Любс – парчу на кафтан, штофу шолковаго на самар.[19]
Баронесса Строганова – балбереку 30 аршин.
Баронесса Шафирова, жена бывшаго вице-канцлера, – штоф толковый.
Княгиня Черкасская – атлас китайский.
Княгиня Долгорукова (жена посла князя Василия Лукича) – опахало.
Княгиня Анна Долгорукова – запасу разнаго.
Княгиня Анна Ивановна Голицына – то же.
Княгиня Меншикова на имянины ленту, шитую золотом.
Царевна Прасковья Ивановна – 400 или 500 рублей, того не помню, за убытки мои, что в Мекленбурге получила (в бытность гофмейстериною при Екатерине Ивановне); от нея ж кусок полотна варандорфскаго и запасы съестные в разное время; запасы те за то, чтоб просила о ея домовом разделе с сестрами.
Царевна Анна Ивановна, герцогиня Курляндская, прислала старое свое платье.
Царица Прасковья Федоровна подарила 200 червонных за убытки мои в Мекленбурге.
Да ныне (в 1724 году), – каялась Балкша, – в Москве, из многих господских домов присылывали мне овса, сена и протчаго всякаго запасу домоваго, а сколько и когда, не помню».
Чтоб помочь ослабевшей памяти сестры и брата, обратились к гласности!
В ту же пятницу, 13 ноября, пополудни кортеж солдат, имея во главе нескольких барабанщиков и одного чиновника, прошел по улицам и площадям столицы. На барабанный бой сбежался народ; ему велегласно объявили, что так как камергер Монс и сестра его Балк брали взятки и за то арестованы, то каждый, кто что-нибудь знает об этом или кому доводилось давать им, то тот, под страхом тяжкого наказания, должен непременно заявить о себе. Такие же извещения прибили на стенах.
«После таких публикаций, – в тот же день заговорили в публике, – после такого объявления дело арестантов примет весьма опасный оборот. Говорят, что они во многом уличены из собственных их писем».