А ведь они пришли убивать не только его, нет! Им нужно будет убить королеву Викторию, принца Уэльского и еще многих. Впрочем, многих ли? После десятка-другого успешных политических убийств все поймут, что связываться с Россией себе дороже. И тогда…
Черчилль хохотал, хохотал и все никак не мог остановиться. На глазах навернулись слезы, он икал и стонал от смеха. Все его тело сотрясала крупная дрожь. В голове билась одна-единственная мысль: «Неужели теперь всегда будет так: нет человека — нет проблемы?!»
Рассказывает Олег Таругин
(император Николай II)
После окончания «гражданской войнушки» (именовать эти события полноценной гражданской войной язык не поворачивается!) наступил черед множества давно запланированных, но так пока и неосуществленных дел. К которым относилось и окончательное решение вопроса с сепаратизмом, национализмом, трайболизмом и тому подобными прочими «измами»…
— Федор Логгинович! — Я встаю из-за стола и делаю несколько шагов навстречу пожилому человеку в генеральском мундире с созвездием орденов на груди. — Прошу вас, проходите, присаживайтесь!
Генерал от инфантерии Гейден склоняет голову:
— Здравия желаю, ваше величество! Право же, нет нужды так заботиться обо мне…
— Простите, Федор Логгинович, но уж мне лучше знать, как относиться к моим вернейшим сторонникам. Егор! Распорядись, чтобы нам подали чай, коньяк и что там к этому положено. Или вы, — это уже снова Гейдену, — предпочитаете кофе?
Гейден смущенно бормочет благодарственные слова. От кофе он отказывается, в чем я, собственно говоря, и не сомневался. В досье Гревса (которое оказалось в этом случае полнее досье Васильчикова) четко указано: «…предпочитает цейлонский чай из Коломбо, без молока, две ложечки сахара и ломтик лимона…»
Едва только он оказывается возле моего стола, как лейб-конвоец тут же подает на стол два стакана чаю с лимоном, сахарницу и киевское варенье в серебряной вазочке.
Я прихлебываю ароматный чай и тут же обращаюсь к Гейдену:
— Федор Логгинович, как мужчина мужчине, скажите — страшно было в Гельсингфорсе?
Он смотрит на меня внимательно, а потом спрашивает в свою очередь:
— Прошу меня извинить за дерзость, ваше величество, но можно сперва спрошу вас я? Когда британцы на ваш поезд налетели, страшно было?
— Нет, — его взгляд потухает, а лицо становится таким, словно он попробовал несвежее яйцо. — Страшно не было. Было жутко. От ужаса в животе холодело и дыхание перехватывало.
Он усмехается. Его лицо вновь оживает, а в его глазах пляшут озорные чертики:
— Вот и мне, ваше величество, страшно не было. Было намного хуже. Живот по-старчески подводило…