…Однако все это — лишь воспоминания…
Спираль войны давно вырвала его из тех былых дней, былых радостей и огорчений. Он снова один — отставной артиллерист у поржавевшего орудия со стволом, забитым глиной и листвой, а перед ним руины и пепелища — все, что осталось от лесного островка человеческого бытия.
— Ну что, гайдук, привал закончен, — за недели блужданий по лесам Николай привык разговаривать сам с собой, привык грезить прошлым и будущим.
Иногда фантазии настолько сливались с его реальным существованием, что он вдруг самым естественным образом снова обнаруживал себя то в артиллерийской точке 120‑го дота, то в партизанской землянке, то в засаде у дороги, на которой вот-вот должна появиться «фюрер-пропаганд-машинен», из кабины которой Штубер агитировал гарнизон дота сдаться…
Когда очередной мираж развеивался, Крамарчук иногда с опаской прислушивался к своим мыслям, репликам, беседам вслух, опасаясь, что может сойти с ума. Однако сейчас это ему не угрожало. Все было на самом деле: воронка от крупнокалиберного снаряда, пушчонка-сорокапятка, руины… А «гайдуками» он назвал когда-то своих пушкарей, там, в доте… Наверняка его «Гайдуки, к бою!» слышится ребятам и в аду, куда по справедливости должны отправляться души всех пушкарей.
Над руинами витал приторно-смрадный трупный дух. Это под завалами разлагались тела непохороненных — убитых и сожженных. Из какой-то щели выполз совершенно исхудавший облезлый пес с перебитыми задними ногами. Он не лаял и даже не скулил, а полз и полз за человеком, поднимая голову и покачивая ею, как при вытье, однако самого вытья уже не получалось.
Пристрелить его Крамарчук не решался даже из милосердия. Он просто испуганно, по-мальчишески побежал, стараясь поскорее выбраться из этих страшных руин, уйти от преследовавшего трупного смрада, от единственного на этом погибшем хуторе, и тоже страждущего живого существа.
«А ведь хутор сожгли недавно, — подумал он, оглянувшись на руины крайнего дома с опушки леса. — Небось, доложили штабу, что уничтожена еще одна партизанская база. Акт устрашения. Хорошо воюем, вшивые ваши души!»
Километра два он прошел рядом с дорогой, едва заметные колеи которой вольготно петляли по лесу, не признавая никаких просек. Потом вдруг лес сменился низкорослым кустарником, и впереди, в широкой долине, открылся уголок села. Но до него еще было довольно далеко. Пологий склон долины неохотно спускался к низине огромными террасами, образующими нечто похожее на трибуны амфитеатра. И Крамарчук медленно преодолевал их, обходя крутые спуски и присматриваясь, не покажется ли где-нибудь родничок. После хутора его затошнило, и с той поры невыносимо мучила жажда.